Лайла продолжала докладывать обстановку в ухо:
— Я на месте, проехалась мимо Уолпенс. Никого, полиция не задержится.
— Коснись себя, детка, давай. — Я навернул глушитель на глок, завёл руку с пистолетом за спину и прижался грудью к спине Мередит. — Дорогая, я возбуждён.
Накрыл её ладонь своей, шепча на ухо всякие глупости.
— Тебе нравится это место?
— Что? Почему ты спрашиваешь?
— Если бы мы были актёрами в фильме, я бы сказал что-то вроде «Ну, ты же тут и останешься», — я ткнул ствол Мередит в затылок и спустил курок, удерживая пальцем затвор. Выстрел оказался практически бесшумным: девка не успела ни закричать, ни обернуться; теперь сползала по стене, цепляясь ногтями за кирпичи.
И не забрызгала меня кровью. Хорошая девочка.
Сам не понял, зачем сказал ей про фильм.
Я не из тех, кто обязательно что-то вякнет перед смертью, как будто жертве от этого может стать легче. Существовало ли в мире слово, от которого ощущение пули внутри становилось бы приятнее? В фильмах часто можно услышать фразу «ничего личного». Но, честно говоря, если бы к моему затылку приставили пистолет, я хотел бы, чтобы в этом было побольше личного и смысла в целом.
Я достал сделанную Лайлой копию телефона Мередит. Он не только выглядел как настоящий смартфон проститутки — он был им, с небольшими дополнениями. Звонки и любопытные эсэмэски от людей, которых копы будут подозревать в смерти Мередит, данные с навигатора, наталкивающие на мысль, что девушка могла встретиться с убийцей в отеле; записи о депрессии… Я до сих пор восхищался тем, что делала Лайла. Мы с ней разделяли помешательство на деталях: даже если заказ поступил на маргинальную проститутку или бомжа в подворотне, будь добр сделать всё, чтобы потом не оборачиваться назад, восклицая «твою мать».
— Так, где ты прячешь мобильник, дорогая?
Обшарив её карманы, я обнаружил телефон в штанах, положил на его место фальшивку и забрал сотню долларов. Улица оставалась пустынной. Только вчера я был здесь «с инспекцией»: проверил, нет ли камер наблюдения, не заметят ли жильцы. Тихих и безопасных мест в городе осталось немного. Иногда я повторялся, но не так часто, чтобы полиция заподозрила во мне маньяка. Набросив на голову капюшон, я сфотографировал труп так, чтобы было видно лицо, и направился к автобусной остановке, где в машине меня уже ждала Лайла.
Я запрятал пистолет, но всё ещё помнил приятную тяжесть оружия.
Эдвард Дэй
23:02
— Я работаю над этим. Да, могу организовать, но за срочность подниму ставку на двадцать процентов, ты же знаешь, — громко разглагольствовал Карл, жестикулируя слишком бурно для своих шестидесяти лет. — В прошлый раз были другие обстоятельства, теперь я хочу плюс двадцать процентов.
Я нашёл Карла взглядом минут двадцать назад. Сначала наблюдал издалека— он бы все равно послал меня, прервавшего телефонный разговор, нахер. Но сколько можно, в самом деле? Я пялился на стену позади бармена, где висели чьи-то фотки, и барабанил пальцами по столешнице. Весёлые люди, алкоголь, цветомузыка — примерно так себе представляют ночные клубы те, кто в них не ходят. Интересно, все ли счастливчики на фото живы? Ведь в «Беверли» каждый второй законченный наркоман. Дошло до того, что я без труда вызывал из памяти образ любого снимка, закрывая глаза, и тогда Карл, наконец-то, кончил беседу.
«До связи, блядь», — бросил он и повернулся.
— Опоздал, мальчик.
— А ждать пришлось тебя.
— Подумал над моим предложением?
Именно этим и занимался с прошлого вторника. Сбил себе все биоритмы, но так и не пришёл к вразумительному выводу. Ситуация была, мягко говоря, бесперспективной (если не упоминать слово «пиздец»): я влез в наркотическую тусовку по самое горло и ждал, что меня возьмут и отпустят?
— Детали скажи.
— Только в том случае, если ты согласен. — Карл положил локоть на барную стойку, не заметив округлого влажного следа от стакана, оставленного предыдущим посетителем. Теперь у этой суки будет хотя бы пятно.
— Мне нужно знать, на что я соглашаюсь.
— Ты мне не доверяешь?
Раньше Карл казался мне везучим пофигистом, почти безобидным. Не настолько тупым, чтобы попасться копам, но не настолько умным, чтобы лезть в героиновую мафию или становиться сутенёром. Горько признавать, но посредственных умственных способностей ему оказалось достаточно: ловушка не была хитрой или изобретательной. По меркам лузера, конечно.
— Знаешь, ты мне на днях даже снился. В медицинском халате, представляешь?
— Хорошо, Карл, давай к делу.
Он потрепал меня за щёку, заставив скривиться.
— Пойдём в кабинет.
«Ты как мышка, идущая к мышеловке».
Может ли предложение Карла быть связано со стрип-клубом? Ходили слухи, что в подвале «Беверли» снимают молоденьких мальчиков и тёлок. Но интуиция подсказывала мне, что дело не в его теневом бизнесе. Точнее, в теневом бизнесе, но не в этом. Разве он наводил про меня справки для банального шантажа? Или искал врача? Для стриптиза и проституции проще подобрать кого-то из «низших слоёв», кого-то, кто соблазнится деньгами и рад подзаработать.
— Под кайфом?
— Нет, я же не такой безнадёжный наркоша, как ты.