Иллюзия прогресса: опыт историософии

Напомним в связи с этим, что, согласно Вл. Соловьёву, великое предназначение христианства – утвердить на Земле Вселенскую церковь и устроить жизнь человечества согласно заповедям Христа. Это и есть ядро известной соловьёвской идеи о «всемирной теократии». При этом речь никоим образом не идет о политической или какой-либо иной «здешней» власти церкви. Напротив, католическую церковь философ критиковал как раз за её чрезмерное непосредственное участие в жизни и делах этого мира. Главная мысль Соловьёва состоит в том, что христианство в лице Вселенской церкви должно быть подлинным духовным руководителем, нравственным авторитетом человечества – и только в этом смысле властью. «Мирская политика должна быть подчинена церковной, но никак не чрез уподобление Церкви государству, а напротив, чрез постепенное уподобление государства Церкви. …Церковь должна привлекать, притягивать к себе все мирские силы, а не втягиваться, не вовлекаться в их слепую и безнравственную борьбу»[171].

Именно в связи с этим своим убеждением Соловьёв критиковал и православие – за отчуждённость от злободневных забот мира, за ограничение своих задач достижением уставного благочестия[172]. Впрочем, он критиковал и католичество: «Одностороннее благочестие Востока и односторонняя практичность Запада оказались одинаково неблагоприятны для развития человеколюбия и милосердия в обществе. На Востоке были слишком заняты догматикой и обрядностью, а на Западе церковным правом и политикой»[173].

Размышления Соловьёва касались давно обсуждаемого вопроса о том, каково должно быть отношение христианства к делам «внешнего» мира. В наши дни крепнет убеждение, что помимо праведной личной жизни долг христианина состоит также в том, чтобы всемерно содействовать уменьшению в мире зла самой социальности (политического, национального, экономического и прочего)[174]. Убедительно сказал об этом Д. Бонхёффер в своих размышлениях о «последнем» и «предпоследнем». То, что всё это до сих пор приходится доказывать, что это не стало аксиомой для каждого, кто называет себя христианином, свидетельствует о неадекватности традиционных верований потребностям сегодняшнего дня. Протестантское богословие, а также католическая теология освобождения сделали ряд важных шагов в социальном служении. Что касается православия, то все попытки создать либеральную православную субкультуру остались пока что неосуществлёнными[175].

«Планетарное сознание», о котором говорил М. Михайлов, не стоит, конечно, отождествлять с идеей утверждения на Земле Вселенской церкви. В то же время оно по существу именно о том, как устроить жизнь человечества согласно заповедям Христа. Какие силы способны стать его носителем? Священное Писание утверждает, что «от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут» (Лк., 12:48). Влиять на непросвещённые массы надлежит сильно развитым людям, способным осознать свои возможности и предназначение. Это не значит, конечно, что им надлежит заниматься морализаторством и ограничиваться учительством. Их главное призвание – свободная мысль. Только она может послужить условием для личностного роста и движения к правовому порядку; такие цели должны сознательно ставиться[176].

По этому поводу Э. Соловьёв отмечал, что «развитие права в Западной Европе… оставалось стихийно-объективным процессом, движущие силы которого лежали в независимых от правопонимания (во многом просто бессознательных) реформистских изменениях религии. В современном, глубоко секуляризованном мире подобный механизм правопорождения просто невозможен. Поэтому нам предстоит повторить генезис на новом уровне рациональности и идеализма, – на уровне чисто правовой интенциональности»[177].

Всё это требует, конечно, помимо прочего серьёзного реформирования систем воспитания и образования. В основу процесса социализации людей должно быть поставлено такое гуманистическое воспитание, которое взяло бы за свою основу представление о человеке как об искусственном создании, самопорождаемом через культурно изобретённые символы и устройства. Необходимо воспитание человека в условиях своеобразной «трихотомии “религиозные институты-государство-гражданское общество”, …[когда] церковь (или, шире, религиозные институции), государство и гражданское общество суть взаимодополняющие, взаимопроницающие, но все же взаимонесводимые, неразменные измерения одних и тех же – и индивидуальных, и коллективных – человеческих судеб»[178].

* * *