Имаго

– Я понимаю тебя, – улыбнулся Марк, любуясь ею. – Если бы мне предложили какую-то другую девушку, я бы ответил то же самое. В сердце не так много места, чтобы там поселились два узелка.

Я представил карие глаза Оливии, тучу черных блестящих волос, сочные губы. Ее мягкий живот, маленькую грудь, нос с небольшой горбинкой, широкие брови. Красоту любимого человека не замечаешь, пока не потеряешь его навсегда. В глазах предательски защипало, и я потер их. Когда я вновь поднял голову, то не увидел Грейси. Марк печально поболтал пустым бокалом.

– Где Грейси? – спросил я, ища ее глазами.

– Дай ей время, – попросил Марк.

Я все понял, и мне стало стыдно. Грейси ворвалась в мой ослабленный от горя разум, как в чужую спальню, и застала там мысли о смуглой красавице. Не о ней, не о Грейси, а о той чужачке, даже внешне на нее не похожей… Я поспешно поднялся. Дункану и Марку не нужно было ничего объяснять.

На улице было темно и холодно. В свете одного из редких фонарей я увидел быстро удаляющуюся фигуру.

– Грейс, подожди! – крикнул я.

Она не остановилась. Я прибавил шагу и, нагнав ее, схватил за предплечье. Грейси обернулась; на бледных щеках остывал блестящий след грусти, след душащего ее узла. Я смущенно отпустил тонкую руку. Грейси смотрела на меня презрительно… и обреченно.

– Что тебе нужно? – дрожащим голосом спросила она. – Пришел посмеяться надо мной?

Я покачал головой. Грейси быстрым движением вытерла лицо и злобно уставилась на меня исподлобья. Она ничего не могла сделать, только расплескать эту злобу, как яд. Звонкая пощечина стала облегчением для нас обоих; мне нужна была чья-то отрезвляющая ненависть, чтобы понять: жизнь продолжается, Оливию не вернуть. Грейси беззвучно заплакала.

Вдруг я явственно увидел мотель, в котором мы остановились. Все вокруг потеряло свои краски. Раздался звук перезаряжаемого оружия, чьи-то шаги…

Наваждение исчезло, передо мной снова была Грейси – жалкая, замерзшая и плачущая. Только теперь в ее глазах застыл страх.

Стальная лестница. Раз, два, три – восемь ступенек. Где ты прячешься?

Бам!

Дверь слетает с петель от грубого пинка. Старуха ничего не сделает – перегнувшись через стол, она содрогается и истекает кровью; артерия вспорота… Вторая дверь…

– Что происходит? – прошептала Грейси. От ее злости не осталось и следа; я понял, что она видит то же, что и я.

– Я…

Бам! За этой дверью раздается тоненький визг. Она сидит на полу, обняв игрушку, смотрит на нас такими глазами, будто знает, зачем мы пришли. Я наставляю на нее дуло пистолета. Убивать нельзя, но кто знает, что может случиться? В конце концов, она маленькая девочка, а нас здесь четверо… Палец жмет на курок. Тишину взрезает грохот выстрела.

Грейси вскрикнула и схватила меня за руку. Мы припустили по улице что есть сил, не сговариваясь, но понимая, что движемся в одном направлении. Сердце колотилось; я с ужасом слышал, как нежная песня, зазвучавшая было в моей голове, превращается в звериное рычание.

Патроны холостые, только чтобы напугать, и в этот момент я жалею, что не зарядил пистолет настоящими. Глаза девочки вспыхивают. Я вижу, как ее кожа натягивается, блестит от напряжения и лопается, как удлиняются руки и ноги. Она кричит от боли и вертится на полу, окровавленная, а мы даже не можем отступить. Ситуация выходит из-под контроля; Майло говорил, что нам надо будет лишь припугнуть ее, что схватить ее не составит труда… Она встает, и это лицо – самое жуткое из всех, что я видел. Губы растянуты в оскале, глаза – два голубых фонаря. Ни зрачков, ни радужки – лишь яркие шарики в черной жиже, в которую превратились белки.