Имам Шамиль

Огромный особняк с прекрасным фруктовым садом, огороженный высоким забором, с бассейном, тенистыми аллеями, цветниками и клумбами, постепенно готовился для Шамиля с его семейством и теми, кто до конца многолетней борьбы разделял с ним торжество побед и горечь поражений. Роскошно меблировались гостиная, столовая и отдельные комнаты для каждого. Горничные, лакеи, повара и прочая прислуга готовились к новоселью.

Казначей Шамиля Хаджияв почти ежедневно посещал подготавливаемый дом. Возвратясь в «Кулон», он восторженно, с нескрываемой радостью сообщал Шамилю:

— Клянусь аллахом, нет предела удивлению! Ковры, шелка и кружева, которыми увешивают стены, окна, устилают полы, неоценимы! Подушки и матрацы набиты, наверное, пухом заморских птиц. Они пышны и невесомы. Зеркала и позолота в блеске и излучении подобны солнцу и звездам. Все, что я там вижу, мне кажется гораздо прекраснее воображения и представлений о чертогах рая.

Шамиль, спокойно выслушав Хаджиява, говорил:

— Не увлекайся, друг мой, ибо то, что ты видишь, есть плоды человеческого творения. Они так же временны, как и люди. Все, что создано для чрезмерного удовольствия, порой приносит вред. Оно может быть потеряно раньше вознесения души, ибо притягивает взоры и руки завистливых и алчных. А рай для спасенной души вечен.

— Русский пача, как видно, умудрен знаниями житейских истин. Он старается делать для нас доброе, помня, что если милосердный владыка почтил раба могуществом своим, то никогда создание не может унизить его.

Но Хаджияв оставался казначеем до конца — в повседневной жизни и в душе. Никакие премудрости и внушения не могли пересилить его любви к деньгам. В Калуге он обзавелся очками, и как только начинал осмотр или ощупывание какой-нибудь вещи, немедленно водворял очки на нос, чтобы лучше видеть, и, громко цокая языком, давал оценку каждой безделице, переводя на куруши[65] и туманы, причем, производя опись, ставил рядом определенную им сумму стоимости.

Хаджияв сообщил Шамилю, что по его приблизительным подсчетам меблировка и убранство комнат стоят по меньшей мере около 8 тысяч рублей, не считая дров для отопления, которые оценил в 200 туманов.

В день переселения из гостиницы, обойдя весь дом, Шамиль сказал:

— Я вынужден бесконечно удивляться уважению и почету, оказанному мне, подобного которому нет и не было слышно во времена других царей.

— Шамиль-эфенди, как тебе нравится место нового постоянного жительства? — спросил Руновский.

— Как видишь, все мои близкие в восторге от роскоши, уюта и удобств. У меня же единственная просьба — прикажи, пожалуйста, убрать из всех помещений статуи и картины, изображающие мужчин, женщин и собак. Только изображения коней и вооруженных всадников можно оставить…

— Хорошо, я прикажу убрать, но эту прекрасную статую борзой можно было бы оставить. Или вы не любите собак?

Подумав немного, Шамиль ответил:

— Не знаю, как можно любить собак… Я никогда не обижал их, как и прочих животных. Больше того, на одной из моих печатей наряду с семью именами святых — Ямлих, Максалин, Маслин, Марнуш, Добарнуш, Шазануш, Калаштатюш стоит кличка их верной собаки — Китмир, которая бежала вместе со святыми и укрылась в пещере, когда их преследовал царь Вавилона. И тем не менее наша религия запрещает содержание собак в жилом помещении.

Руновский, желая обрадовать Шамиля очередным щедрым жестом императора, взял со стола свернутый лист бумаги и стал переводить слова приказа царя о закупке для Шамиля и его семейства столового серебра с позолотой. Когда Руновский закончил перевод, Шамиль сказал:

— Апфилон, от моего имени попроси владетеля сана и верховной власти отменить этот высочайший фирман. В учении Мухаммеда это не одобрено.

Руновский сделал удивленные глаза.

— Да, да, — повторил Шамиль. — Никчемное излишество. Что может быть лучше простого острого ножа и деревянной ложки, которая, будучи опущена в кипяток, не обожжет губы…

Комнату для себя Шамиль выбрал на втором этаже. Указав на вторую, расположенную рядом, сказал:

— Эту оставьте для моей жены Шуанат.

Войдя в ту, которую выбрал для себя, Шамиль велел снять с окна шелковые портьеры.

— Эти окна обращены на восток, — сказал он, — зори восхода будут ласкать мой взор нежнее шелка. Все лишнее уберите, — Шамиль указал на ломберный столик, поставленный в простенке между окон, и на вольтеровское кресло. — А это, — Шамиль кивнул в сторону рукомойника, вбитого в стену, — очень хорошо, только трудновато будет поднимать ногу, таз поставлен высоко.

Зеленый колер стен, зеленая обивка софы, зеленый фон ковра Шамилю понравились. Он велел принести сюда свою старую бурку, на которой молился.

Руновскому казалось, что после переезда в дом Сухотина Шамиль сделался скучным, неразговорчивым. Обеспокоенный, капитан решил посоветоваться с Хаджиявом:

— Что-то наш Шамиль-эфенди стал мрачным, все время читает Коран, молится богу, как бы нам развлечь его?

— Быть может, он удручен опасениями за семью… Развлечь его можно очень просто — музыкой и пением, — ответил Хаджияв.

Руновский не поверил словам казначея.