Имеющий уши, да услышит

– Если исходить все же из того, что Гедимин сказал правду и убийство семьи стряпчего он не совершал, с чем тогда мы столкнулись? – спросил он. – По какой причине убили всех этих людей? И кто из трех был в доме главной жертвой, а кого убрали как свидетелей преступления? До сего момента мы считали, что главной жертвой была юная девица Аглая. Однако теперь…

– Вы предлагаете рассматривать убийство семьи стряпчего как самостоятельное преступление, совершенное не Гедимином Черветинским, а кем-то другим и замаскированное под… Подо что? Под нападения на поселянок? – спросил Гамбс. – Но все несчастные женщины остались живы. На вас, Клер, он напал фактически дважды. Кстати, сегодня утром, когда я осматривал тело Гедимина, стражники привели ту юродивую, шея у нее получше, к счастью. Я прикрыл голый труп тканью, показал ей только голову насильника. Она его не опознала в таком виде. А потом я положил ему на лицо его берестяную маску. И юродивая начала плакать и кричать. Она видела Гедимина в образе Актеона и только так смогла его опознать. Хотя он и скрывался под маской, но решил обезопасить себя. Он пытался ее задушить. А он сильный молодой человек был, захотел бы – смог. Но… не задушил. Может, жалость в его душе в тот момент взяла верх. Он ведь сам в юности неимоверные страдания перенес, был жертвой. Поэтому я верю его словам, что семью стряпчего он не трогал. Значит, мы имеем дело с инсценировкой. Очень жестокой, циничной и страшной. И кто же главная жертва в том кровавом спектакле?

– Инсценировка, учитывая ту страшную улику – медный подсвечник, была сделана не под поступки Гедимина, – заметил Евграф Комаровский. – А под деяния Арсения Карсавина, слухи о которых бродили в Одинцовском уезде много лет. Это очень важная деталь. Я только сейчас ее осознал в полной мере.

– То есть у нас два убийцы? – спросила Клер.

Евграф Комаровский кивнул – он помрачнел и снова думал о чем-то давнем, своем. О венгерских ли горах? А Клер вспомнила взгляд Гедимина, когда он произнес по-английски my Robin. Он раньше никогда не изъяснялся с ней по-английски, только на французском…

– Есть еще третий вариант, – тихо молвила она. – Что Аглаю, ее отца и служанку убил Темный, в этом уверена половина здешних крестьян.

– Так, ладно, каков будет наш план? – Евграф Комаровский встал из-за стола. – Я утром все думал – кто у нас еще есть из свидетелей, от кого сведения можно получить? Чиновник из Москвы, который написал стряпчему Петухову письмо про смерть польского вельможи в Бадене, родича Черветинских. С ним побеседовать нам надо обязательно, я приказал московскому отделению корпуса разыскать его и доставить сюда, но пока что-то ни рапортов от них, ни самого чиновника… фамилию я его все забываю. Дела судейские, от наших событий они далеко, хотя о самом стряпчем в связи с новым поворотом дела, хотелось бы, конечно, узнать намного больше. Но есть здесь у нас и другой свидетель – на мой взгляд, гораздо более любопытный и важный для дела.

– И кто же это? – спросила Клер – она и правда терялась в догадках.

– Трактирщик из Барвихи.

– Трактирщик? Тот, у кого мы ели уху?

– С расстегаями, мадемуазель Клер, – улыбнулся Евграф Комаровский. – Когда вы меня все спрашивали, люблю ли я сладкое… такие воспоминания… Что нам Скобеиха о трактирщике говорила? Понятно, что он ее сутенер, но – самое важное. Он тоже жертва Темного. Он прошел через муки в оранжерее, через порку, битье, и он выжил, получил от Карсавина вольную и денег. И он трактирщик сейчас, а эти люди – кладезь информации. Пока мы ждем, когда мои стражники доставят из Москвы судейского, а это дело небыстрое, надо обратиться к трактирщику – авось повезет нам, а? Мы, русские, в трудную минуту всегда на авось полагаемся.

– Вы все шутите, мой друг, – вздохнул Гамбс. – Да, а что нам еще остается? В Барвиху я с вами поеду, там фармацию обрусевший итальянец держит при постоялом дворе для господ путешествующих, фельдъегерей и курьеров почтовых – мало ли кто занедужит дорогой? Пополню я там свои запасы снадобий и лекарств, много чего полезного достать можно.

И они опять отправились в Барвиху, только на этот раз не верхом, а с комфортом в экипаже – Комаровский снова за возницу. Верный Вольдемар остался в павильоне, как он выразился, «на хозяйстве», получив от Комаровского немало ценных указаний.

По пути, словно оберегая Клер от черных дум и воспоминаний, Евграф Комаровский все время шутил и рассказывал им анекдоты из своей службы адъютантом покойного государя.

Так и добрались до Барвихи-Оборвихи. Управляющий Гамбс сразу отправился в фармацию – пополнять запасы лекарств и трав. Он объявил, что назад в имение доберется сам. А путь графа Комаровского и Клер лежал в трактир. Час был полуденный, несуетный – проезжих мало, для обеда еще рано. Трактирщик по фамилии Течин мигом прилетел на графский зов. Он что-то жевал, круглый его подбородок лоснился от жира. На глаза низко падала седая челка – волосы трактирщика были подстрижены под горшок, а на лице можно было прочесть все пороки, которые не сгладили, а лишь усугубили прожитые годы.