Имеющий уши, да услышит

И еще был один местный помещик, который в момент пения просто прожигал ее взглядом, – его Клер представили как Хасбулата Байбак-Ачкасова. Изящный господин средних лет – взъерошенный брюнет с мушкой на щеке, круглыми диковатыми глазами, – он словно выглядывал из собственной души на окружающий его мир и дивился его разнообразию и хаосу. Имя и фамилия были явно не русскими, однако говорил он с окружающими по-русски, а на французском изъяснялся с редкой изысканностью и манерностью. Как заметила Клер, с князем Хрюновым он не общался, а вот с Павлом Черветинским оживленно беседовал о политике и войне с французом. А также, оглядываясь, нет ли поблизости в гостиной Юлии Борисовны, понизив тон, тихо обсуждал с Черветинским-старшим и события декабря на Сенатской площади.

Однако когда Клер начала петь, она буквально как на гвоздь наткнулась на пламенный взгляд этого господина Байбак-Ачкасова. Тот сидел в дальнем углу в кресле, слушал ее пение, облокотившись на руку. Когда же она запела русский романс «Черная шаль», он вскочил и переместился ближе к роялю.

Гляжу, как безумный, на черную шаль, и хладную душу терзает печаль…

Клер пела по-французски.

Для колорита она накинула на плечи черную кашемировую шаль – ее подарил ей Байрон в Швейцарии, как и жемчужный браслет с римской камеей, что был у нее на правом запястье.

– Вот и все мои воспоминания о здешних соседях, – закончила она свой рассказ. – Немного, как видите. Я в основном пела в тот вечер, Евграф Федоттчч.

– А досужие любопытные олухи терзали вас расспросами о лорде Байроне. – Комаровский кивнул, он выслушал очень внимательно ее рассказ. – Это как раз те, о которых и Черветинский упоминал – они все получили земли в наследство от убитого Арсения Карсавина.

– Карсавина убили тринадцать лет назад. А семью стряпчего и его дочь Аглаю всего два дня как. – Клер прямо глянула на Комаровского. – О семье стряпчего нам может рассказать здешняя белошвейка, которую ваш стражник ударил кулаком в живот. Мы сейчас поедем к ней – до Усова рукой подать отсюда. Или вы воздержитесь, генерал? Потому что вам неприятно и стыдно?

– Нет, вы меня плохо знаете, мадемуазель Клер. – Он поднялся из-за стола, выпрямившись во весь свой гренадерский рост. – Я способен говорить с любым человеком, если он мне нужен или полезен. Как белошвейка в данный момент. А насчет стыда… Кто она такая, чтобы мне ее стыдиться?

– Она человек. – Клер тоже поднялась и выпрямилась во весь свой невысокий рост (она едва доходила Комаровскому до плеча). – Она женщина, с которой поступили грубо, жестоко и бесчеловечно ваши солдаты. И возможно, она сама после всего случившегося не захочет с нами общаться. И укажет нам на дверь.

– Она – мне? Укажет на дверь?!

– Да. Я бы, случись такое со мной, вам бы указала.

– Садитесь в экипаж, мадемуазель Клер, – почти приказал Комаровский. – Вольдемар. – Он повернулся к слушавшему их английскую перепалку денщику, не понимавшему языка, однако внимательно следившему за выражением их лиц. – Одна нога здесь, другая там – в присутствие, на словах передашь, что я фельдъегеря с информацией письменной жду как можно скорее. А это тебе полтина, наймешь извозчика на обратный путь. Живо у меня!

Вольдемар полетел в Одинцово исполнять поручение.

Комаровский сел в экипаж рядом с Клер, а не на место кучера, он лишь удлинил вожжи, чтобы править лошадью.

– Такой вкусный был мед, Евграф Федоттчч, – тихонько сказала Клер, потупив глаза скромнехонько. – В Англии такого нет. Спасибо вам большое за угощение. Право, здесь на пасеке гораздо лучше, чем в Ново-Огареве со всей его пышностью.

Комаровский промолчал.

О малиновка моя… ты порхаешь с ветки на ветку, словно сердце мое терновый куст… Так говаривал порой Горди… Байрон.

Но этот русский медведь, генерал, граф, что наворачивает мед полной ложкой, молчит. И каменное выражение на его твердом лице.

Евграф Комаровский не проронил ни слова весь путь до Усова, где жила мятежная белошвейка.

Глава 14 Не упырь, но много хуже…

В селе Усово, до которого они домчали с ветерком, Евграф Комаровский спросил у встреченного на дороге мужика: где дом белошвейки, что господ-помещиков обшивает, и как, кстати, ее прозвание? Мужик, боязливо кланяясь, указал на одноэтажный домишко из бревен напротив старинной деревянной Усовской церкви, построенной еще во времена Василия Темного. Дом в три окна с резными наличниками, печной трубой и чердачной «светелкой», с пристроенными просторными сенями. Мужик сообщил, что зовется белошвейка Натальей Кошкиной, а проживает вместе со взрослыми детьми, что, мол, дома она – видел ее во дворе, кур она кормила только что.

Однако во дворе их встретили лишь тощие злые куры, и Евграф Комаровский направился прямо в дом (Клер едва за ним поспевала), ударом кулака решительно распахнул входную дверь и…