Имеющий уши, да услышит

Выражение лица Пьера Хрюнова изменилось. Он вспыхнул и сразу побледнел, отступил, еще плотнее запахнул атласный халат, затянул пояс. Вздернул подбородок, прищурил темные глаза свои, заплывшие жиром.

– Вижу, что и до вас, Евграф Федотович, дошли здешние вздорные сплетни и слухи. Арсений Карсавин не мой отец – это все, что я могу вам заявить. Оревуар!

– Нет, не оревуар, помилуйте! Мы только начали выяснять сей важный вопрос. – Комаровский надвинулся на него, толстый Хрюнов моментально сник. – Ваш отец, князь, был в том уверен, он вас лишил первородства, своего имени, титула и наследства.

– Не лишил, а лишь пытался, ему по суду сие удалось лишь наполовину. – Пьер Хрюнов отвечал холодно. – Он отобрал у меня только наследство, но не смог забрать всего остального. Да это и невозможно! Потому что обвинения его клеветнические и лживые. Он объявил меня бастардом, не своим сыном! Причем поступил так, когда мне было уже двадцать семь лет, а до этого где он был, если подозревал что-то? Наша позиция в суде основана на сих фактах и…

– Вам сейчас сорок, – заметил Комаровский. – Тринадцать лет назад Арсения Карсавина убили слуги, и вскрылось его тайное завещание, по которому он вам оставил львиную долю своего имущества. И после этого ваш отец-князь отказался от вас и затеял судебный процесс, я прав? А Карсавин в своем завещании называл вас своим сыном? Если надо, я подниму документ из архива.

– Поднимайте. – Пьер Хрюнов недобро улыбнулся, но злая усмешка потонула в его пухлых щеках. – Поднимали в суде, оглашали. Нет там ничего такого. Нет и не было. А мой батюшка-князь просто спятил на старости лет. Он лишился ума, так же как и старик Черветинский после своего апоплексического удара. Это вздорная старческая блажь, не более того. Но она была подхвачена всей нашей чертовой семейкой – моими сестрами, братом, родственниками. Она слишком дорого мне обошлась и обходится до сих пор. И в здешней округе породила самые дикие и бредовые слухи. Вы наверняка их уже собрали на меня, как компрометирующие сведения.

– Но вы ведь общались с Арсением Карсавиным? – заметила Клер. – Помните, вы спрашивали у меня как-то, что за человек был Байрон. Так и мне любопытно – что за человек был тот, кого в здешних местах крестьяне так боятся, окружают столь мрачным ореолом и зовут Темным?

– Да, Темным. И еще Тем, кто приходит ночью, и пугают им своих сопляков. – Пьер Хрюнов состроил страдальческую гримасу. – Мадемуазель, ну нет, только не вы с вашими передовыми взглядами, с просвещенным английским умом… Лично вам я скажу по секрету – Арсений Карсавин был очень сложный человек. Он, как ваш лорд Байрон, словно темная звезда оставил свой след на небосклоне. Да, мы общались, я знал его с юных лет. Он не был ни исчадием ада, ни демоном. Он был… человеком с богатым воображением и великими страстями – скажем так.

– Во время его убийства в мае 1813 года вы находились здесь, в имении? – спросил Комаровский.

– Да, и для меня все случившееся стало потрясением.

– Вы сожалели о смерти Карсавина?

– Я скорбел о нем.

– Зимой следующего года в лесу произошло еще одно убийство – двух молодых крестьян, – совершенное зверским, неслыханным способом. Вы находились в имении и в тот момент?

– Я жил здесь, разбирался с карсавинским наследством. Об этих несчастных я слышал, как и все в нашей округе. Их убийцу так и не нашли, это все, что мне известно.

– Охотничий павильон, где статуя у пруда – с какой целью Карсавин его построил? Ведь в здешних местах настоящей охоты нет.

– Это была его прихоть, он тратил свои деньги. – Пьер Хрюнов пожал полными плечами. – Там собирался тесный круг его друзей и почитателей. Место отдыха и размышлений.

– Размышлений? И вы там бывали?

– Бывал, бессмысленно скрывать, вам все равно донесут и расскажут – я бывал там с юных лет. Мы собирались, беседовали, музицировали, читали французские романы, привезенные Арсением из Парижа, римские стихи… порой даже устраивали театральные представления.

– Мы – это кто? Назовите конкретные имена.

– Я не помню, в основном его слуги, холопы, они были актерами и… главными действующими лицами в тех представлениях, а мы сидели, смотрели… Я, его воспитанник Хасбулат, братья Черветинские, приезжал и их отец Антоний.

– Но братья были в те времена детьми!

Пьер Хрюнов глянул на Комаровского и Клер.

– Мы все были молоды тогда, разного возраста. Арсений был для нас как наставник, учитель жизни.

– Наставник в чем?

– Во многих вещах, я уже не помню, много лет прошло с тех пор. – Пьер Хрюнов вздохнул. – Он давно мертв. Злобные вымыслы и дремучие суеверия местного быдла не дают ему покоя даже в могиле.

– Кстати, о его могиле, она ведь на ваших землях. Я проведу там осмотр сегодня позже, – объявил Комаровский. – Крестьяне ее ни часовней, ни склепом не считают, говорят, что это вроде как языческий храм. Карсавин воздвиг его себе при жизни?

– Арсений был эстетом, он заказал в Италии дорогую статую охотника Актеона. Он построил для нее что-то вроде часовни и желал, чтобы у подножия статуи его похоронили.

– Это он указал в своем завещании?