Именем Федерации!

Сознание к Торренцу возвращалось медленно. Сквозь болезненную тяжесть, свинцовой плитой придавившую тело, проступали крохи ощущений: кто-то коснулся его лба, груди, зудящими разрядами пробежали мурашки вдоль ног и рук, в локтевой сгиб правой руки ужалила ледяным жалом злая оса. Почему именно злая? Торренц не знал, ему так казалось. И еще слышались далекие голоса, которые ужасно отвлекали, мешали сосредоточиться. Голоса были тихими. Один постоянно звал какого-то Торренца — знакомое имя, но кому оно принадлежит? Ужасно болела голова, ломило затылок и виски. А голос все повторял и звал…

— Выкарабкается, как думаешь? — спросил Гемм, стоявший у постели больного.

Медицинский автомат, опутав Торренца датчиками, сделал пару уколов, капельно подал какой-то раствор. Унылый сигнал пульсомера отмерял тягучие секунды. Торренц был бледен, белые обескровленные губы вяло шевелились, словно больной все время силился что-то сказать. Грудь его медленно и тяжело вздымалась.

— Думаю, да, — с некоторой заминкой ответил Хан, имевший вторую профессию — врача. — Ничего серьезного, насколько я могу судить, показатели нормализуются. Антиграв шлюпки не смог полностью погасить двадцатикратную перегрузку.

— Ты это нарочно сделал? — спросил Гемм у Святова, стоявшего справа от него.

— Не выдерни я его из каменных тисков, выхаживать нечего было бы. Пусть спасибо скажет, что вообще жив остался.

— Может, стоит доставить его в медицинский центр?

— Нет необходимости, командир. Он приходит в сознание, — сказал Хан. — Торренц, вы меня слышите?

Веки больного дрогнули и чуть приоткрылись, губы вновь зашевелились, но расслышать не удалось ни слова.

Яркая пелена медленно сползала с глаз. Торренц повел глазами. Белый потолок, семиглазая лампа, пронзительно-слепящая — такие Торренц где-то видел… Ну конечно, в медицинских отсеках судов. Еще лицо, очень знакомое, принадлежащее мертвому человеку. Странно…

В голове бухало, и Торренцу никак не удавалось собраться с мыслями. Но в памяти потихоньку всплывали разрозненные обрывки воспоминаний: взрыв на крейсере, бегство в шлюпке, астероидный поток… Судно — за ним охотились. Он знал это судно раньше… Фарро — вот кому принадлежало лицо!

Торренц вдруг вспомнил все и, широко распахнув глаза, попытался сесть, но слабость свалила его обратно на жесткую постель.

— Фарро! — хрипло выдавил он.

— Я, Торренц, я, — ответил «призрак», очень знакомо ухмыляясь.

— Ты… жив?

— А что тебя так удивляет?

— Но ты ведь…

— Тебе привиделось. Лежи.

— Разве? Где я?

— На моем судне. Мы тебя спасли, ты нам обязан жизнью.

— Я никому ничем не обязан, — прохрипел Торренц. Белая пена выступила у него в уголках губ.

— Ну, дело твое. У тебя еще будет время все осознать.

Фарро отошел, а его место занял Гемм.

— Как вы?

— Нормально. Что со мной?

— Вас едва не затерло астероидами. Мы вас выдернули в последний момент, но ускорение оказалось слишком большим.

— Что с моим судном?

— Господин Торренц, — Гемм сделал жесткое лицо, — у вас либо пробелы в памяти, либо мания величия: судно под командой командира Зальца арестовано властями Сегнеции, команда в данный момент дает показания.

— Я тоже арестован?

— В каком-то смысле, да. Вам придется предстать перед судом.

— Суду придется очень постараться, чтобы доказать мою вину.

— Намекаете на связи?

— Ни на что я не намекаю. Я — жертва обстоятельств.

— Ну-ну, будет вам прибедняться. В общем, поправляйтесь, скоро мы прибудем в систему Аркадии.

— А почему не Мицара?

— Разве Аркадия — не часть Федерации? — вскинул брови Гемм.

Торренц устало закрыл глаза и отвернулся к стене.

— Крафт и отец Ансельм, охраняйте больного.

Гемм развернулся и направился к двери.

— Есть! — запоздало отозвался Крафт, а монах тяжело опустился на стул и принялся разглядывать шкафы с медикаментами и диковинными приспособлениями. Особенно с последними. Крафт, внимательно, с подозрением наблюдавший за ним, спросил:

— Собираетесь устроить допрос с пристрастием?

Монах как-то странно посмотрел на Крафта, отчего тому стало не по себе.

— К чему лишняя жестокость, особо к тяжело увечному? — тихо ответил вопросом на вопрос отец Ансельм. — К тому же он ответит за творимое им беззаконие перед мирским судом. Я же врачую души.

— Подобная кротость мне в новинку, — хохотнул Крафт. — За что же вы преследовали меня, если не секрет?

— За подлость, сын мой, подлость и трусость, когда вооруженный человек нападает на безоружного. Святая месть! Но ты получил свое, и у меня больше нет к тебе ни ненависти, ни злобы, ибо они разъедают душу, превращая ее в прибежище дьявола. — Отец Ансельм воздел глаза к потолку и перекрестился. — А творимое нами добро делает нас светлее и ближе к Господу.

Крафт покраснел и отвернулся.

Гемм, задержавшийся у дверей, хмыкнул и вышел в коридор. Дверь за его спиной закрылась.

— Командир, но почему на Аркадию? — спросил Фарро, ожидавший Гемма в коридоре.

— Странный вопрос: мы идем на базу. Но, если вас чем-то не устраивает суд Аркадии, то вы вольны потребовать депортации на Мицар.

— Нет-нет, — мгновенно запротестовал Фарро. — Аркадия так Аркадия.