IMG_0002

Насчет пожара Наполеон не ошибался. Для того, чтобы лишить французов возможности зимовать в Москве, по предписанию генерал-губернатора Ростопчина полиция сожгла город. Об этом свидетельствует историк Богданович. Согласно его сведениям, подобный план имелся у Ростопчина еще за несколько недель до самих трагических событий. Кроме того, чтобы пожар мог успешно разгораться, из города заранее были вывезены все пожарные трубы. Кроме этого, губернатор отдал непосредственное распоряжение полицейским приставам, которые часто даже сами принимали участие в поджогах.

То, что Москва была оставлена жителями, мягко говоря, не соответствует истине. Да в те годы так никто и не утверждал. Как говорил Кутузов, в Москве не осталось «ни одного дворянина». Все остальные сословия в расчет не шли. Именно поэтому и прибегли к помощи полиции, которая помогла жителям города поднять их «патриотические чувства». Из-за этой акции тысячи и тысячи жителей Москвы остались накануне суровой зимы без крова и средств к существованию. Отсюда и, по словом генерала Ермолова, «оскорбительное равнодушие столицы к бедственному состоянию солдат».

Тем не менее военная цель благодаря этому пожару была достигнута: «Большой армии» зимовать было негде. Среди разрухи и пожарищ не было никакой возможности поддерживать дисциплину в войсках, моральное разложение которых началось еще до начала всей кампании. Даже старая гвардия поддалась общему настроению: в присутствии самого императора войска вели себя так, что поведение это необходимо было отмечать приказами по войскам. О подчинении непосредственным командирам не стоит даже говорить — они не могли совладать с анархией в переутомленных походом частях. Хуже всех вели себя союзники: вспомогательные войска после вступления в сожженную Москву окончательно превратились в банду мародеров.

Мародерство мгновенно породило в самом городе и его окрестностях то, что не смогли сделать царские воззвания и манифесты — народную войну. Крестьянство вооружалось чем попало, чтобы защититься от разбойников в солдатских мундирах. Об этом замечает и генерал Ермолов в своих записках: «Если бы вместо зверства, злодейств и насилий неприятель употребил кроткое с поселянами обращение, и к тому же не пожалел денег, то армия (французская) не толь-ico не подверглась бы бедствиям ужаснейшего голода, но и вооружение жителей или совсем не имело бы места, или было бы не столь общее и не столь пагубное». На почве массового вооружения крестьян развилась партизанская война, подобная той, с которой французы безуспешно боролись в Испании. Несмотря на то что российские партизаны были разрозненны, малочисленны и не провели ни одного крупного сражения, тем не менее им удалось достичь основной цели — фуражировки и реквизиции стали невозможны. А они были единственным средством прокормиться в стране, где французская армия не имела запасных магазинов. Небольшие отряды фуражиров истреблялись уже на расстоянии всего десяти верст от основной армии. Приходилось посылать за фуражом пехоту с пушками, но и это слабо помогало. А между тем совсем недалеко от Смоленской дороги, по которой шли французские войска, оставалась масса нетронутых деревень, где потом успешно кормились российские войска, которые преследовали Наполеона.

Быстрое разложение «Большой армии» привело к тому, что Наполеон почти две недели, заняв Москву, не предпринимал какой-либо рекогносцировки, а поэтому даже не знал, куда увел армию Кутузов. Это дало время российскому командованию более-менее восстановить дисциплину в рядах своей армии, которая начала ухудшаться еще под Смоленском, и особенно после того, как была оставлена Москва. Сторожевая служба находилась на таком низком уровне, что однажды не замеченные никем два эскадрона французской кавалерии чуть не взяли в плен начальника российского арьергарда Милорадовича, когда незаметно подъехали к дому, в котором он ночевал. В другой раз в хвосте колонн оказалась пехота с батарейной артиллерией, а конница, которая должна была прикрывать их отход, ушла далеко вперед.

Именно в это время из Петербурга была послана ьойскам присяга для младших чинов, в которой были лова: «... не отлучаться от команды и не грабить», [[о в армии посчитали за лучшее умолчать о ее теките и ограничились лишь приказом по армии.