Имя нам — легион

Инстинктом прирожденного охотника, отточенным почти двумя десятилетиями практики, Филипп чувствовал, что дичь близко. И дело даже не в том, что анализатор сканера начал выдавать проценты, весьма близкие к единице. И не в том даже, что пятна (почти уже лужицы) крови на ощупь стали почти горячими. Нет, совсем не в том. Он просто знал.

И еще ему казалось почему-то, что их могут опередить. Только кто?

Скоро он узнал и это…

До слуха легионеров донесся вдруг пронзительный человеческий крик, сменившийся гневным ревом и серией глухих ударов.

— Быстрее! — Василиса помчалась, почти не разбирая дороги, но тут же споткнулась и полетела в высокий папоротник.

Ее подняли. Она яростно вырвалась.

— Не быстрее, а осторожнее, — рискуя нарваться на затрещину, поправил Филипп. — Там не наши! Аборигены.

Легионеры подобрались к большому кусту малинника, скрывающему картину происходящего от их глаз. С максимальной осторожностью углубились в густые заросли. Ползком преодолели их, исцарапав руки, и увидели…

Два кряжистых мужика (в долгополых серых рубахах, подпоясанных лыковыми веревками, в высоких меховых колпаках и в лаптях) проворно рубили, хакая, неподвижную темную тушу. Широкие топоры на длинных топорищах так и мелькали в их умелых руках, с мокрым хрустом превращая труп хонсака в нечто невообразимое. Третий мужик — бледный, в окровавленной одежде, сосредоточенно обматывал тряпицей руку, помогая себе зубами.

— “Идут мужики и несут топоры, что-то страшное будет”, — сказал шепотом Филипп. — Вострые у них, однако, топорики! Неужели медными или даже бронзовыми можно так хонсака искрошить? Чудеса!

— Второй где? — прошипела Василиса. — Ты мне второго найди, Капралов, или задницей ты не отделаешься!

— Он здесь. Спрятался. Погодим, пока лесорубы натешатся, а там и спеленаем его, сердечного.

— Где здесь?

— Не скажу. А то вы, мастер лейтенант, устроите, не дай бог, сеанс показательных стрельб. Мужичков напугаете или, чего хуже, вынудите их и за нас взяться. До кучи. А я не горю пока желанием превратиться в кусок сочной вырезки. Лучше уж пусть коснется моей задницы ваш ремень…

— Заткнись, — погрозил ему кулаком Генрик. — Простите его, мастер лейтенант, на него опять болтливость нашла. Такой человек.

— Ботало я, — подтвердил Филипп. — Так меня мама называет.

Долото, лежащий рядом с Филиппом, повинуясь недвусмысленному жесту сержанта, врезал Капралову локтем в бок. Филипп охнул и наконец заткнулся.

Мужички между тем притомились тяпать. Тот, что постарше, с клочковатой бородищей до середины груди, что-то сказал, и экзекуция прекратилась. Они обтерли лезвия травой, заткнули топоры за пояс. Подошли к товарищу, старший спросил его о самочувствии (о чем же еще?), а молодой побежал в лес и вскоре вернулся, ведя в поводу низкорослого безрогого быка, впряженного в волокушу. Бык был широкогруд и крепконог, но поджар как мраморный дог и столь же изысканно пятнист. Его длинная горбоносая морда с отвисшими складчатыми брылами казалась бы печальной, если бы не полыхающие из-под костистых надбровных дуг глубоко-черные глаза. Нет, одр сей был вовсе не так прост, каким казался с первого взгляда. На волокуше было нагружено изрядно дровишек, порубленных на метровые чурбаки, — сухих, березовых.

Дрова столкнули, а на их место навалили веток, затащили расчлененное тело хонсака и предложили прилечь раненому. Тот отрицательно помотал головой. Молодой абориген собрал в расстеленный на земле платок остатки снеди (видать, лесорубы как раз кушали, когда на них вылетело неизвестное чудовище), подхватил топор искалеченного, и троица не торопясь удалилась, погоняя быка тяжелыми тумаками. Бык шагал гордо, только всхрапывал изредка. За все время было лесорубами сказано не более десятка слов.

“Молчаливый народец, — подумал с одобрением Филипп, — и крайне психически устойчивый. Словно каждый день с монстрами сражаются”.

Он, невзирая на пламенные взгляды кураторши, выждал достаточно времени, чтобы быть уверенным в том, что лесорубы больше не вернутся, и показал: “Там”.

“Там” оказалось в аккурат у них за спиной — на самой границе малинника.

Возмущению товарищей не было предела. “И ты молчал? А если бы он нам пятки подрезал?!” И даже: “Говнюк ты после этого херов, Капрал!” Филипп скромно улыбался — мол, ладно, ребята, не благодарите вы меня; да и волноваться не стоит, все же было под контролем.

Устав ругаться, Генрик сверился с показаниями сканера, кивнул и навел на неприметный холмик метатель сети. Василиса встала на одно колено, оперлась на другое локтем руки, держащей пистолет, и трижды выстрелила. Пули легли вплотную к холмику.

Хонсак не выдержал.

В стороны полетели мелкие сучки и комки дерна. Взвилась увлекаемая четырьмя грузилами сеть, накрыла беглеца, надежно опутав прочной, хоть и тонкой паутиной. Хонсака выволокли на полянку, служившую недавно плахой для его собрата. Василиса вызвала транспортер.

— Как насчет поощрения, мастер лейтенант? — поинтересовался Филипп. — Все-таки будет? Или нет?

Василиса призадумалась, нахмурив брови. Каждый истолковал ее молчание по-своему.