Имя нам — легион

— Второе… — Я прекратил расхаживать по комнате, взгромоздился с ногами на кровать и уселся по-турецки. — Второе — что-то вроде смягченного варианта первого. Легион и его бурная деятельность — отвлекающий маневр. Базы, война, шумиха с делегациями… Демонстрируется судорожная активность, страх, ксенофобия. Недальновидность. Что, казалось бы, проще такого решения проблемы — побросать воинства хонсаков в необитаемые “трещины”? Пущай себе плутают там до скончания веков. Выбраться-то все равно не сумеют! И гражданское правительство Братьев с радостью пошло бы на сотрудничество. Да что там правительство! Само человечество Терры все силы и средства отдало бы, чтобы остановить отвратительную для их менталитета бойню! Почему никому и в голову не пришла эта мысль? Не потому ли, что малая война маскирует подготовку к войне большой?

— С кем? — хлопнул глазами Генрик. — С Землей, что ли?

— Нужна им Земля, когда она уже давно под их властью, — вырвалось у меня вдруг.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Генрик.

Я почесал грудь, живот, поправил мимоходом еще кое-какое специфическое хозяйство и продолжил:

— Не знаешь!… Простая ты душа. Ладно, отложим пока Землю. Я над этим, признаться, еще не думал толком. Правильнее сказать, не думал вообще. Ляпнул навскидку. Да и с большой войной, наверное, загнул. Скорее уж пытаются они под шумок тихой сапой пробраться туда, куда их не пускают. Представь только, как удобно скрыть под колпаком любой базы Легиона платформу с перфоратором нового поколения, предназначенного для бурения сверхглубоких скважин.

— Каких скважин? — не понял Генрик.

— В глубь “Зоны недоступности”, — пояснил я терпеливо. — Той, что огорожена непроходимым для терран барьером.

— Нас, значится, в дверь, а мы, соответственно, — в окно… — сказал Генрик не без удивления. — Свежо… однако здорово отдает антропоцентризмом. — Он погрозил мне пальцем: — Ответь-ка, мистер Делай Как Я, что Братьям в “Зоне” нужно? Не пускают, следовательно, и соваться не стоит. Представляешь, какие там чудовища разума обитают, если сами терране для них — дети малые.

— Надо же, — искренне изумился я, — какой ты, Гена, законопослушный гражданин, оказывается!… Диву даюсь, как только ты сюда-то забрел, в этот рассадник отпетой шпаны, патологических неслухов и прочих плохишей? “Что им там делать?” — передразнил я его. — Так ведь интересно же! Сказку о Синей Бороде помнишь? Да таких сказок в мире — вагон и маленькая тележка. Возьми хоть бы тех же Адама с Евой… Любопытство вообще присуще приматам, и ничего с этим не поделаешь. Как лезли под “кирпич”, так и будем лезть, как заплывали за буйки, так и будем заплывать. И не напугают нас ни удары по носу, ни зрелище гниющих и обезображенных трупов неудачников. То же и Братья, наверное. Есть же у нас с ними общее в этом вопросе…

— Известное дело! — повеселел Генрик. — Знаешь, Капрал, версия действительно занятная. И, что немаловажно, достаточно человечная. Лучше уж бить стекла в киосках, отвлекая милицейское внимание, пока старшие кореша сейфы буржуев потрошат, чем военную хунту поддерживать. А уж Госдуму Терры я расстреливать ни за какие коврижки не стану, будь она хоть трижды реакционной. Ей-богу! — И он истово перекрестился.

— Вот и договорились. Вместе не станем. — Я протяжно зевнул, да так широко, что перестарался — челюсть перекосила судорога. После двухминутных мучений под насмешливым взглядом Саркисяна я вправил ее наконец и сказал, стараясь открывать рот уже поосмотрительнее: — Так какое наше окончательное резюме?

— Ты полоумный паникер, — сказал Генрик. — Это главное, это не подлежит никакому сомнению, да ты в этом и не сомневаешься. (Я с блудливой гримасой затряс головой, подтверждая, что действительно не сомневаюсь.) Правда же о войне, во всем своем страшном великолепии, сколько бы мы ни напрягали наши маленькие мозги, яснее для нас не станет. Надо полагать, ты в своих догадках отчасти прав — там царапнул, тут мазнул, о чем-то сообразил, что-то домыслил. Но — отчасти! Хотя бы потому, что нами видима лишь та крошечная часть картины, которую нам показали, которую мы способны понять и принять, которая нам — наемникам — необходима и достаточна. Хотя бы потому, что цели и приоритеты всякой войны (особенно затяжной) в ходе ее меняются кардинально, меняются вместе с людьми, войну развязавшими и войну ведущими. Сегодняшние Большие Братья — далеко не те, которых я встретил в день прибытия, год назад, и уж тем более не те, что начинали создавать Легион. Им сейчас чудовищно трудно, намного труднее, чем всем нам вместе взятым. Попытайся их понять. Но завтра, завтра — на свежую голову! — вскричал он напористо, заметив, что я принимаюсь морщить лоб и плотоядно облизывать губы в предвкушении следующего раунда дебатов. — Завтра, договорились?.. А хочешь, я дам тебе мягкую игрушку, чтобы заснуть было легче? — вкрадчиво прошептал он, плутовато улыбаясь, и потянулся к тумбочке.

Я не без ужаса отказался. Знаю я его “мягкую игрушку”: розовая такая, упругая, безотказная и немногословная; с щедрым ртом и кое-чем еще…