Понятно, что я тебе переписала не стихи, а стихотворное изложение своей физической и в каком-то смысле душевной жизни.
‹…› Однажды, кажется, чуть ли не в первом письме в Иерусалим, я тебе рассказывала, что за старушка-ребенок осталась у тебя в Москве. Я помню: были нарисованные диски телефона, которые во сне я пыталась поворачивать, но ничего не получалось. А вот ваши удаляющиеся по эскалатору спины так и стоят у меня перед глазами по сей день. ‹…›
Ну, надо одеваться, уже 18.30. Стала ненавидеть дотошный наш режим (Семеновский), это и в городе все так по часам, по минутам. В каком-то смысле – правильно, и Семена здоровью автоматизм, видимо, дает возможность жить и писать. Более полярных людей, чем мы, трудно сыскать. Я функция в данном случае, функция, вопиющая в пустыне. ‹…›
138. Е. Макарова – И. Лиснянской
Мамуля, начинаю серию, которую отправлю с Володей Леви.
Мы обживаемся. Еще пахнет краской. Надеюсь, тебе подойдет одежка, которую я отправила с Аликом. ‹…›
Мы с Володей Леви вчера ходили в Горненский монастырь (женский), и там повстречали древнюю монашку родом из Чернигова. Когда я спросила ее, почему она стала монашкой после войны, она ответила: «Без някава случая», ударение на «а».
Письмо С. И. передала. Ты, наверное, видишь по тому, как я тебе пишу, что я еще не очень-то в себе. Перепады состояний. ‹…› Роман то поглощает, то отшвыривает от себя. Кто кого?! Когда стоит на месте, кажется, его и не существует вовсе. Потом вдруг что-то стукнет, и все возвращается. Это очень странная вещь. Как факт моего существования. ‹…› В прошлый раз я писала тебе, что мне достаточно Фридл, чтобы со всем справиться, это правда, но и это не всегда помогает. Когда это только умственные рассуждения, сердечного утешения и они не приносят. ‹…› Федька где-то раздобыл старинную пишущую машинку и пишет на ней что-то тайное, по-английски или по-французски, – машинка с латинскими буквами. Интересно. ‹…› Мамик, надеюсь, ты пишешь стихи на воздухе и чувствуешь себя лучше. Очень я по тебе соскучилась. И по Семену Израилевичу. Скоро увидимся, сердце чует.
Мамуля, все это время было таким сумбурным, что я и не отправила тебе ничего, и вообще как-то плохо все время соображала. Сегодня дописала черновой вариант. Теперь самая опасная работа – осмысление и приведение к целому. ‹…› Вышло 500 страниц примерно. Чувствую, что наступает поворот к лучшему. Пока нет таких точных указателей, но становится легче. Этот год был настолько тяжелым, что лучше и не оборачиваться на него. Когда мы встретимся, а это будет уже очень скоро, я тебе все это опишу в красках – поиски денег, провалы, потеря веры в людей, просто все было дрянь, но прошло. Кроме тебя, у меня не было никакой реальной поддержки. Пустыня. То, что я писала про зону, – поиск точки, с которой можно одолеть пустоту, – это в равной мере относится и к тому, как я жила. ‹…›
Мамик, если принтер распечатает – значит, ты получишь письмо.
Вчера была в театре, на встрече. Не очень вдохновилась. Теперь у меня еще одна идея про пьесу, но сейчас не буду описывать, теперь я все коплю для встречи, если приеду, так, может, и напишу там у тебя, в прохладе. Мне как-то не хочется ввергаться в суету, если я приеду, возможно, и с Маней, это скорее всего, – хочу отдохнуть. Поспать, погулять по улицам, может, можно было бы заплатить в Переделкино, чтобы просто не стеснять никого и не жить в городе? Только папу навещать время от времени. Как я мечтаю об этом, и, думаю, я близка к тому, чтобы заказать билеты.
Постепенно правлю текст. Все идет как надо. Я сделаю его. Еще несколько месяцев. Настроение хорошее. Выгляжу красиво. Мыслей всяких тьма, но все позитивные, не разрушающие. Живу внутренне предстоящей встречей. Знаю, что увижу другую Москву, но я не хочу Москву, хочу к тебе, Семену и папе. И как можно меньше встреч. ‹…› Интересно, как Маня на все отреагирует.
Дорогая мамочка!
Сижу и нажимаю пальцем на клавишу компьютера. Распечатываю роман, который назвала «Смех на руинах». Колебалась между этим и «Кто здесь смеялся?».