Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

‹…› Мы сняли хорошую большую квартиру на 2-м этаже, рядом с нами, но в менее шумном месте и чуть подешевле. Плата за месяц – это билет на самолет к вам плюс виза! Квартира освободится 1 мая, а у нас контракт до 14 апреля. Не знаю, как на это посмотрит хозяин, наш Гобсек, в контракте у нас обозначено, что за каждый день простоя мы должны платить 50 долларов, есть надежда его уговорить, если нет, придется что-то придумывать.

‹…› Мамуля, надеюсь, что ты уже отдышалась там и уже полеживаешь и мурлычешь что-то себе под нос. ‹…› У нас теперь у каждого свой компьютер, так что в этом смысле мы просто буржуазная семья. У Маньки, правда, нет. Но она пишет дневник на иврите, постоянно пишет. Там и картинки, и стихи, и масса текстов неизвестного мне содержания.

22.4.94

Мамуля, у нас эти дни стояла жуткая жара. Хамсин. Песок из пустыни. Ничего невозможно делать. Мозги не варят. Но сегодня к вечеру стало легче. Подумала немного над романом, но нет пока еще такой энергии. Я написала еще сто страниц плюс к тем, и, думаю, еще где-то 50–70. Сережу отправляют на 2 недели во Францию, отлаживать там что-то с той фирмой, для которой он делал перевод. С 1 по 12 мая. Как раз мы уже будем на новой квартире. Федя начинает с 24-го учиться в университете. Сережа будет в Париже, узнает там насчет Феди и возможности получения какой-нибудь стипендии на жизнь. Я написала письмо Крофте, чтобы он убрал мое имя и имя Швенка. Пусть он ему посвятит спектакль, это его право.

Прочла роман Генри Миллера «Тропик рака». Очень сильная вещь. Оригинальная и энергичная. Все эти штуки Вити Ерофеева после Миллера кажутся полной безвкусицей. Меня там ничего не коробит, ни секс, ни чрево Парижа, которое он так сильно нарисовал, – это вроде Сутина в живописи, взрезанная туша жизни. Описание грязнули-Княгини, русских в Париже 34-го года, ощущение перепроизводства всего, в этом затраханном, сифилитическом мире, – почва для прихода фашизма, – грубость, похоть, тоска, – очень точно.

‹…› Мы ходили с Федей гулять в Ботанический сад. Рядом с домом. Обследовали мир флоры. Послушали кваканье лягушек в пруду. Стараюсь не поддаваться декадентским настроениям конца столетия.

1.5.94

Мамуля, написала тебе так много, Сережа что-то сделал с компьютером, и все стерлось. Очень жаль. Но попробую повторить. Что с твоим сердцем? Может, это усталость от нагрузки при переезде? Или твое самочувствие не по этой части сейчас? ‹…›

Новая квартира. Дача. Птички. Зелень. А всего в нескольких шагах от нашего дома. Надеюсь, что все плохое с прошлого года останется в той квартире. У нас очень красиво, два огромных балкона, 4 комнаты, хорошая кухня. Неделю эту мы вдесятером, вместе со всеми друзьями, ремонтировали эту квартиру и мыли ту. Дело движется к завершению.

Вчера только получила от тебя письмо и интервью. Интервью очень хорошее (с твоей стороны). Мне не понравилась интервьюерша. Выглядит все как разговор следователя с подследственной. Ты очень не защищена. Почему она не говорит с тобой о поэзии? А о каких-то окололитературных делах? Я на нее зла.

Мамочка, прошу тебя, будь поспокойней насчет меня. Ясно, вещь из шерсти, и она не будет из шелка. У вещи есть свой крой. Он тоже не изменится. Все, что будет там, подшивка, декор, молнии, пуговицы, – но в соответствии с данным материалом, который, скажем, условно назван мною шерсть, а может быть древесина. И тогда тот же образ. Дом из дерева иной, чем из бетона. Я говорю – вот строится дом, вот его материал, хотите ли вы такой. Нет, не надо. Но я не буду строить из бетона. Я выбрала дерево. Настоящий издатель может полистать материал и сказать, – когда будет готов, мы его купим. А может сказать, это не наш материал. Такие вещи покупают в магазине напротив. Но можно и не показывать издателю или покупателю вещь, которая не окончена. Это в том случае, если ты полагаешь, что воображение покупателя не такое развитое, чтобы увидеть по первоначальному наброску, как это будет выглядеть в законченном виде.

‹…› Федя начал учиться, нравится, ходит с удовольствием. Рассказы мои, про Фрицевича и двух стариков, он перевел на иврит, скоро их опубликуют в журнале.

Манька растет, хорошеет, это пока все о ней. Не знаю, какой она вырастет, очень трудно понять. Она уже хорошо говорит по-английски, потихоньку учит французский, на иврите пишет стихи и дневник, каждый день. Стало быть, ее родной язык – иврит. Она на нем думает.