Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Вообще мне удается довольно много говорить с людьми той эпохи, и это самое интересное, что нахожу для себя. Например, с Вилли. Я хотела помочь ему разобрать его архив, особенно меня интересовал его дядя Жакоб Гроаг, который построил виллу для сестры философа Витгенштейна, у Вилли сохранилась переписка Жакоба с его отцом Эмо. Почти удалось достать грант на исследование. И я поехала к Вилли. И что он мне сказал? Ты не понимаешь той эпохи, ты не можешь этого делать. Я очень расстроилась. Но потом подумала, а кто ее понимает? Сам Вилли не понимает, что с ним произошло, в этом все дело. И он думает, что для данной истории надо искать человека той культуры, но где они и что это за та культура? В конце концов, я изменила адрес своего исследования, послала бумаги в Прагу с новым предложением исследовать идеи терезинских заключенных (коммунизм, сионизм, космополитизм) и как на тех, кто выжил, повлияли эти течения после войны, что они делали? Сионизм в Израиле. Мне все интересно, особенно говорить с людьми, задавать им вопросы. У меня столько материалов на эту тему, если выйдет поехать на деньги чешского института современной истории, поеду. Параллельно с изучением архитектуры периода конструктивизма (Лоос, Корбюзье[297] и пр.) наткнулась на несколько очень интересных историй про архитекторов, приехавших в Палестину в 30-х годах. Энгельман[298], например, колоссальная личность, и его бедная жизнь на съемной квартире с драматургом Максом Цвейгом[299] (кто это?!) здесь, в Палестинах. ‹…› Если бы мне кто-то заказал написать про Энгельмана, я пошла бы в архив Иерусалимского университета, стала бы учить немецкий только для этого.

Нахожусь-то я внутри материала. Вот Адлер говорит о роскошной жизни в 28-м году в новейших апартаментах, я знаю, что он имеет в виду виллу, построенную в 28-м году для его семьи архитектором Лоосом, – «Вилла Моллер», – и знаю историю Моллера[300] и его переезда в Палестину, – он перевез фабрику из Находа в Кирият-Ату, в результате чего Фридл потеряла в Находе работу по росписи тканей. И, конечно, все следует записать, потому что все или почти все существует лишь в моей памяти. Я еще помню Ципору Моллер, вторую жену этого самого сиониста-фабриканта Моллера, я навещала ее в Кирият-Ате. Израиль в этом смысле – бесконечная история, и можно исследовать один ее пласт всю жизнь. А здесь их столько!

Возможно, не стоит переживать за то, что многое не сделано, ведь мне доставляет удовольствие все отыскивать, удовольствие само по себе.

Получила ли ты письмо с перепечатанными твоими стихами?

184. И. Лиснянская – Е. Макаровой 1, 20, 22 сентября 1996

1 сентября 1996

Доченька, дорогая моя, драгоценная моя! Вчера поздно вечером Яна привезла твое письмо. Как мы ни уговаривали ее остаться ночевать (было уже 10 веч[ера]), она не согласилась – по ночам пишет статью. Мы с Семеном, т. е. я ему вслух, медленно, громко прочла твое письмо. Через каждые 3–4 фразы Семен меня прерывал: «Боже, какая умница». Это касалось и твоих рассуждений о Стайроне, а в связи с этим о неоднозначности еврейства и невозможности вычленить евреев из общей картины мира. Но для этого вовсе и не надо так далеко уходить из России, чтобы это знать, достаточно остаться на месте и рассмотреть, например, революцию 17-го года и Чека и т. д. и т. п. Я вовсе не идеализирую народ, к которому принадлежу. Да, Стайрон – антисемит. Это ты впала в крайность, чтобы не высказать ту крайность, которую вижу (из-за самосохранения): избранный Господом народ – безумен. Да, безумен, как Натан в «Выборе Софи». Все твои наблюдения-желания, связанные с хлопотами поехать в Прагу, – крайне интересны и глубоки, как и рассуждения о Вилли Гроаге. Так оно и есть в жизни и литературе. ‹…›

Я знаю, что никакие примеры, если сам не веришь в свое предназначение, – не помогают. Но вспомни хотя бы историю с «Моби Диком», м.б., я имя переврала. Когда эта вещь была в Америке напечатана, ее никто, по сути, и не заметил. И вдруг через пятьдесят лет какой-то издатель захотел переиздать «Моби Дика», – и случился бум, вся Америка загорелась! Тебе не надо будет ждать 50 лет, тебе сейчас надо писать, если есть силы. Ведь даже это письмо – литературное, психосоциологическое эссе! В тебе еще непочатая потенция чудной прозы, курицын глазик! Ведь только недавно тебя отметили литературной премией, обрати на это внимание. ‹…› Давай-ка с тобой будем смотреть не в микроскопы, а в телескопы. ‹…›

20.9.96

Доченька, дорогая моя! ‹…› Ничье одиночество невозможно сравнить с одиночеством другого человека, – тут не взвесишь, и внешние эфемерные, на вид реальные обстоятельства, – не мера.

Прочла дневник Нагибина[301] – жуткий человек, эгоцентрик, объясняющий все свои печали, обиды и т. д. и т. п. глухостью, завистью, ревностью, пакостью окружающего мира. Вот счастливец, – подумалось мне, – ведь я всю неотзывчивость мира объясняю своей бездарностью! Ему, дескать, Нагибину было легче. А права ли я?