Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Я с тобой не спорю. А спрашиваю: если смысл «внутрь-упрятан», то что это за «внутрь»? Душа ли? Или это емкость того стакана, который вдребезги разбит и только острые осколки его отображают быт? А почему не сделать дерзкое предположение, что не мы ищем смысл, а он ищет и находит нас? Это уж точно – не клише. Это уже был бы Божий промысел. Или если ты не веришь в таковой промысел, то пусть промысел хаоса.

Поскольку я упомянула Бродского, то, ссылаясь на свои о нем размышления, еще скажу: его, наверное, этот смысл настигал в разных точках богини Урании – и в ее пупке – Европе и в прочих точках ее изрезанного водоразделами, океанами, реками, озерами, – огромного тела Урании же не без помощи, например, Овидия Назона, помогало Бродскому и в постижении Времени. Как он сообщался с прошлыми и будущими временами (см. его «письмо к Горацию»)! Иногда мне сдается, что, несмотря на мою неподвижность, смысл очень редко, но находит и меня, сначала проникая в речь, во все. А как ты думаешь, живи сейчас Кафка, раздробил бы он свою речь на стекло? Время разбрасывать камни (стекла) и время собирать камни (стекла). Это далеко не полемика с тобой, а тем более не нравоучение. Мне ли нравоучать? Но твои осколки, очень изобретательно и с большим отчаянием описанные, ранят не только материнское сердце, но и любое полоснут. Вопрос, а надо ли ранить? Ранениями и живо искусство. Именно – ранениями, а не саморанениями. Саморанение – не самоирония, а самоубийство. Вот этим мы, пожалуй, не должны с тобой заниматься, – как ни самокопательны и эгоцентричны ни были бы.

Что касается меня, я пытаюсь себе самой доказать, что являюсь только отражением мира. Делаю это на уровне моих художественных возможностей в тех редких случаях, когда то ли смысл, то ли музыка настигают меня. Недавно я мучительно думала о том, что ямб – это моя яма, мое клише метрическое, из коего я никак не могу вылезти, а значит, – есть гладкая неподвижная поверхность (почти твое размышление о реке, но вывернутое). Все, что в этой поверхности зеркально отражается, есть сон о себе самом. Такой глубокий сон, что не позволяет ни одному нерву шелохнуться, и поэтому нет сил извлечься, чтобы сделать если не физическую попытку, а попытку воображения и переместиться в пространстве. Мучительно я думала об этом как-то, отходя ко сну. Утром проснулась и в холодных лучах мая, дождя, листвы записала подряд три стишка.

Отражение

1

Вся жизнь твоя – остроугольник

Без биссектрисы.
Тебе позавчерашний школьник
Принес нарциссы.

И нарциссические грезы

В тебе воскресли,
Ты куришь, не меняя позы,
В казенном кресле.

В окно гостиничного типа –

В быт без оправы
Посулом меда дышит липа
И ядом славы.

2

Я – отраженье всех зеркальных

Живых и не живых вещей, –
Ручьев и кранов умывальных,
Эдемских крыл и инфернальных
Отполированных мощей.

Я даже крышкою рояля

Отражена как негатив.
И мне принадлежат едва ли
Мои вселенские печали, –
Они лишь отраженный миф.

И в этом не было бы драмы,

Когда б я вылезти могла
Из круглой музыкальной ямы,
Ямбической, где нет угла
Привычного и амальгамы
Весны на плоскости стекла.

3

Непонятно, кто и в чем

В мире отражается,
Это плохо на твоем
Сердце отражается.

Постарайся не смотреть

Ни во что блестящее, –
Ни в фольгу, ни жесть, ни в медь,
Даже в здесь висящее

Зеркало, где бытие,

Словно сердце стихшее,
Где сейчас умрет мое
Двенадцатистишие[352].

Что это? Выходит в мае, в разных температурах, в разных точках Урании мы с тобой задавались одним и тем же вопросом – отражением? И почему остроугольная жизнь сетует, что исчез вдруг привычный угол. Не проклятый, например, а привычный.

Это не твой ли осколок стекла? Тот же. Правда, в нем я не вижу ни Босха, ни Рембрандта, как ты. Я просто уговариваю себя – он привычный, а раз привычный – боли не нанесет. Это боль жизни. А вот яма круглая, гладкая накатанного ямба каким-то образом причиняет огромную боль. – Это боль моего несостоявшегося искусства.

А ты говоришь – влезть в раковину – не дай тебе Бог. Я в ней давно сижу – но иначе, голове – холодно, ногам настолько горячо, что они боятся ступить на землю, чтобы вконец не сгореть. В море – всегда лучше, чем на земле. Помнишь мой подводный цикл: