Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Дорогая мамочка! Спасибо тебе за письмо и подарки. Письмо читала до трех ночи, очень рассмешила история с коброй: да и вообще я люблю такие поточные тексты, поток-потоп, где слышится твой голос, где видится повседневность поэта, – тот пришел, тот принес розы, тот ушел, все время кто-то должен прийти за Мистралью.

Интервью с тобой мне понравилось, по-моему, интересно людям будет читать о твоем детстве, о твоей жизни с поэтами – тут Фет, там Баратынский, и прочие: они видятся членами твоей семьи, такая вот компания, в хорошем, не фамильярном обхождении. ‹…› Вчера сделала себе разгрузочный день, работала часа четыре, а потом читала воспоминания Георгия Иванова. Один рассказ меня там потряс – «Фарфор», по-моему, из ‹…› Твой сон не в руку, так что не беспокойся. Я переживаю катаклизмы на тему твоего сна, но сюжет не тот.

Что до моей гениальности, то слухи о ней прошу считать преувеличенными. У гениальных всё связывается воедино, а у меня все трещит по швам. Но что-то мною движет, и, скорее, интерес, любопытство, желание узнать, научиться распознавать вещи и явления, это метонимические поиски, но, даже если они меня не приведут к конечному продукту – результату, они интересны сами по себе. ‹…›

Теперь про офис. Центр Визенталя в Лос-Анджелесе, где наш проект. Год ничего не двигалось с места (не было денег), не было на месте рабби Купера, директора, потом состоялась встреча с министром культуры Австрии, это политика, и он был очень взволнован историей Фридл, ее картинами, которые ему показали там в оригиналах. Рабби Купер снова проникся. Он велел послать мне 5000 дол[ларов] за прошлый год, пообещал затем платить 1000 дол[ларов] в месяц за предварительную работу над проектом, но денег пока нет (эти 5 тыс[яч] должны скоро прийти), ответ австрийцев про деньги тоже должен прийти в феврале, рабби Купер позвонил в наш центр в Израиле, велел местному начальнику дать мне комнату, телефон, и прочие мелочи, факсы-шмаксы, также возможность посылать срочно по спецпочте материалы в Лос-Анджелес, – вот и все. В офисе нельзя курить, что для меня отменяет всякую возможность там писать, но звонить оттуда я могу туда, где есть спецкоды, так что тебе я звоню контрабандой по нормальному международному телефону, а не через их код. Конечно, то, что Купер пошел на такой шаг, говорит о его намерениях продвигать проект, хотя, с другой стороны, эта услуга ему ничего не стоит. Местные будут платить за мои переговоры, у них на это смета. Вот когда у меня будет контракт, когда я начну писать книгу, тогда я скажу – да, все идет.

‹…› Что касается папы, то я ему снова помогаю материально, дядины деньги уже кончились. Стараюсь ему звонить раз в неделю, мне его очень жаль, что тебя вовсе ни к чему не обязывает.

Ты переутомилась от переводов. Когда я сдала эту статью, то думала, вот мне подарок – неделя – и тогда написала рассказы, и как-то отошла. У тебя просто ступор после напряженной работы. Мамуль, я тебе желаю в этом году стихов, радостей всяких, чтобы Семен Израилевич был здоров и счастлив. Надеюсь скоро вас увидеть. ‹…›

224. Е. Макарова – И. Лиснянской Январь 1998

Мамик! Прочти, скажи свое мнение[386]. Мне было очень интересно и, сказала бы, тяжело местами (не из-за почерка) читать – я старалась выбирать разнообразные тексты, очень личных или про кого-то из живущих (писательская среда) не стала брать, тем более что мнение о разных людях, иногда тебе очень преданных, у тебя меняется.

Я прочла внимательно все-все-все, что у меня дома. Мне еще раз очень понравились твои стихи, мне показалось интересным дать их в контексте и твоего состояния и твоего разбора, иногда. Надеюсь, читателю это будет так же интересно, как мне. Я, естественно, убрала все, что касается твоего любовного, внимательного, преданного чтения моего романа, твоих оценок моих произведений (оставила только оценки писем кое-где, так как это в жанре), – ведь это – о тебе, а не обо мне. Не вставила рассуждения твои о моей «подвижнической» работе – по тем же соображениям. Их, правда, очень-очень много оказалось. И это меня в те времена очень поддерживало.

Сейчас я не вижу ни смысла в своей «подвижнической» деятельности, ни в потребности поддержки с чьей-либо стороны. Думаю, я нуждаюсь только в одном – в одиночестве. Это не поза «рассудка», который «изнемогает», это поиски пути. Я заблудилась не в небе, а между землей и небом, при том, что не птица. Правда, летаю на самолете, где и впрямь чувствую себя свободной.