...Имя сей звезде Чернобыль

О переселении… Из «зоны» увезли людей. Ну, а которые рядом с «зоной», там детям жить можно? И почему людей не увезли подальше от «зоны», раз уж стронули с места, а поселили почти рядом? Не придется переселять еще раз? Ответ, который мне дан был, слово в слово и по пафосу совпадал с тем, что я потом слышал от директора института биофизики Академии наук СССР академика Л. А. Ильина: мол, эвакуируя такую массу людей, не обойтись без травм и даже жертв. Так что надо еще подсчитать, что гуманнее… (Пройдет несколько лет и мы услышим, увидим, как ученые типа Ильина или Председателя гидрометеорологической службы Израэля будут спорить прилюдно с партийно-государственными деятелями, кто и кого обманывал и кто требовал лжи. До сих пор спорят и приводят доказательства. С переменным успехом. Но тогда было полное единение между ними в действиях и взаимопонимание).

Еще проблема, которую республиканскому руководителю пришлось обсуждать с писателем (напомним: который едет к Горбачеву) — куда дели мясо зараженного скота. Ведь это тысячи тонн. В холодильниках? А не лучше было в могильниках оставить? Что с ним потом будем делать?… Снова ссылка на науку: вылежится — освободится от некоторых «элементов», а там видно будет. (Ну, а там, как уже известно, его стали смешивать с чистым продуктом — преступление, кстати, тоже освященное ведомственной наукой, московским Институтом питания).

Не могли не заговорить о судьбе строящейся в 30-ти километрах от Минска тепловой атомной станции — неужто и после Чернобыля продолжим? Мне были выданы цифры: потребность города в тепле, запасы нефти в Тюмени, средства, затраченные на строительство…

За окном здания, в котором мы находились, уже зажглись неоновые буквы и слова над крышей музея Великой Отечественной войны: «Подвиг народа бессмертен». Что пришло мне в голову, но я вдруг показал на светящиеся слова Николаю Слюнькову: «Вот, и ваше имя вот так, если спасете Белоруссию».

Прошло с того дня почти четыре года. Нет в Белоруссии более ненавистного миллионам людей имени, чем это —

Слюньков. На минских митингах плакаты: «Судить Слюнькова!» Скандирования во время чернобыльских забастовок в Гомеле: «К суду Слюнькова! Нужен чернобыльский Нюрнберг!»

Страшный итог жизни, в общем-то, не самого плохого человека, который встречался на моем пути. Он, конечно, в тот день, когда мы осторожненько перетягивали канат — каждый к своей правде — не догадывался, куда принесет его волна, уже подхватившая. Верно и преданно служа системе, выполняя все правила аппаратной игры, этот бывший «пэтэушник» буквально через полгода после Чернобыля стал членом Политбюро КПСС — о чем еще может мечтать партиец? Но развеялось всё, как мираж, после XXVIII съезда КПСС: он уже не член Политбюро, он лишь Слюньков, а это действительно страшно — носить сегодня фамилию, проклинаемую народом, понявшим, как его обманули и предали.

Три с половиной года больше миллиона белорусов (а сколько украинцев на своих таких же землях, а сколько русских на Брянщине и в Калужской, Тульской областях — тоже преданых своими руководителями) жили там, где жить нельзя, молоко от своей коровы пить нельзя, (подоил и вылей в яму), яблоко, гриб съесть опасно, и вдруг им сказано, они и сами давно предчувствовали, а сейчас поняли: они, их дети были лишь заложниками в какой-то бесчеловечной игре, партийно-аппаратной. Их держат, как подопытных кроликов — и даже сказав правду, все не переселяют.

А начал в Белоруссии это (и действительно так), он, Слюньков.

Конечно, не он один, и не был главным звеном в Большой Общегосударственной Лжи. Но в Белоруссии — он, как на Украине — Щербицкий, а в русских областях — свои руководители.

Ключевым в том нашем шестичасовом разговоре был, пожалуй, вот этот момент. Слюньков вдруг сказал:

— Позвали нас к Председателю Совета Министров Рыжкову, так Ляшко (украинский премьер) полтора часа плакался, клянчил о помощи, а наш Ковалев (белорусский премьер) за десять минут отчитался. Так Рыжков похлопал его по плечу: «Вот, украинцы, учитесь у белорусов!»

Не знаю, чего в словах Слюнькова было больше: призыва не ехать, не клянчить? Вон как на это смотрят там, наверху. Или же это был тот щедринский «административный восторг» чиновника, похваленного и поощренного, который готов теперь в лепешку расшибиться (и кого угодно заложить) только бы еще раз похлопали по плечу.

И всё равно трудно объяснить, как и что произошло после того, как письмо мое (я его все-таки отвез и передал) было неожиданно зачитано на заседании Политбюро (4 июня 1986 года). И Горбачев распорядился, чтобы в Белоруссию было послана комиссия. Авторитетнейшая комиссия выехала и так получилось, что я возвращался в Минск в-одном вагоне чуть ли не с двумя десятками министров и замминистров. Они не знали, что это я их везу в Минск, но и я этого тоже не знал.

2. Эх, Николай Иванович, что же вы сделали?