...Имя сей звезде Чернобыль

— Я спрашивал у Легасова: знают об этом другие ученые? Знают, ответил. А почему молчат? Клановый интерес. Горбачев взглянул на сидевшего за столом вместе с нами помощника своего Ивана Фролова:

— А ведь, правда, наверное: клановый. И снова повторил:

— Напишите мне об этом. И даже срок указал:

— До восьмого марта постарайся.

Этот разговор, казалось бы, случайные его фразы, многое объяснили потом — в событиях, которые последовали за нашей встречей.

Письмо я написал, перед этим обзвонив знакомых мне академиков (встретиться — времени не оставалось), ища подтверждения или опровержения каким-то своим мыслям и представлениям — у Велихова, Воробьева, Капицы, Гольданского, Моисеева.

События развиваться стали в неожиданном направлении, как это часто бывает с Горбачевым: самую крупную карту выкладывает, когда никто не ждет. Когда он требовал: напиши мне! — видимо, что-то уже планировалось. И разговор только подтолкнул уже вызревавшее. Потому и срок указывался, торопил с письмом, с информацией, о которой услышал.

Дальше — с чужих слов. У Горбачева (присутствовал и Рыжков) собраны были „атомщики“: руководители, ученые. Ну, как, мол, дела после Чернобыля? Отчеты пошли: делается, сделано то и то, такие-то трудности, но преодолеваем. Обычная, ни к чему не ведущая чиновничья игра-присматривание: а зачем нас все-таки позвали? И тогда заговорил Горбачев: еще один Чернобыль, и нас с вами не будет здесь — это вы понимаете? Страна не выдержит нового Чернобыля, народ не простит. Безопасность станций — главная цель и задача. Нужен, возможно, специальный институт по безопасности АЭС…

Но самое главное, „козырное“: каждый из вас едет на какую-то АЭС и привозит заключение, под личную ответственность, насколько станция надежная.

Ваша клановая, круговая безответственность — это больше не пройдет! — так, видимо, прозвучало.

И вот что произошло дней десять спустя: одиннадцать (!) реакторов предложено было готовить к остановке. Переполох начался в Совете Министров: а чем компенсировать энергию их?

И хотя закрыли, в конечном счете, всего лишь армянскую АЭС, но приговор послечернобыльской безответственности и показухе был произнесен. Важно было не дать заглохнуть импульсу. Вот почему я решил печатать письмо, в виде статьи. Я знал, что несколько чернобыльских статей (Г. Медведева, Б. Куркина и др.) уже лежат в редакциях журналов, но только Ю. Щербаку в „Юности“ удалось напечатать репортаж-голоса „Чернобыль“. Решил пробиваться через „Новый мир“, там редакторствует упрямый Сергей Залыгин.

Статью набрали, пошла в цензуру — и, конечно, в „директивные органы“. В ЦК, к Щербине, в Совет Министров, куда еще можно только предполагать. В „Новый мир“ тотчас были присланы три письма ученых высокого служебного чина, обслуживающих атомное ведомство. „Выступление в печати, обращение в высшие партийные органы писателя А. Адамовича по проблемам атомной энергетики, в частности, предлагаемая к публикации в журнале „Новый мир“ статья, не позволяет специалистам в области энергетики оставаться в стороне от этой целенаправленной кампании…“

И дальше на нескольких страницах академик Н. Н. Пономарев-Степной и доктор физико-математических наук А. Ю. Гагаринский, утверждали, что такие, как Адамович наносят удар и „неприемлимый урон народному хозяйству в самый критический для его перестройки период“.

Другой ученый, заместитель директора Института биофизики Министерства здравоохранения СССР К. И. Гордеев, ссылаясь на фрагмент моей статьи, опубликованной в „Московских новостях“ (нам удалось прорваться вначале с фрагментом [статья „Честное слово, больше не взорвется…“] „МН“ № 29 за 1988 г.), особенно был возмущен утверждением, что „всё, что связано с радиационными последствиями аварии, либо замалчивается, либо искажается и существенно в угоду „атомного ведомства“… С этим нельзя согласиться, так как подобное утверждение полностью отрицает ту громадную и разностороннюю работу, которую с первых дней аварии постоянно выполняют в пострадавших районах специалисты медицины, Госкомгидромета, Агропрома, работники местных и центральных советских и партийных органов по доведению до населения параметров фактической радиационной обстановки в каждом населенном пункте…“ И т. д. и т. п.

Я не отвечал доктору технических наук Гордееву, так же как и А. П. Поваляеву, „заместителю начальника Главного управления“ разных служб Госагропрома, а если бы пришлось, спросил бы: какое, например, участие их ведомства принимали в сознательном лишении всего населения дозиметров. Вот так они „доводили до населения“ правду о радиационной обстановке: всячески, тормозили (и всё еще тормозят) выпуск индивидуальных дозиметров.

Нет, письма этих ученых были для нас, для редакции, как дар неба. Теперь можно было напечатать их тоже, чтобы сопровождали статью писателя, как конвой. Плюрализм мнений!

Что же их (и не только их) взволновало так в моем письме Горбачеву (к ним пришедшем как статья)?

Вот она — в законченном виде.