– Как минимум один, – ответил я. – И, по всей вероятности, не больше шести.
Элодин расплылся в улыбке и вытащил из-под стола вторую руку, с двумя поднятыми пальцами. Он помахал этими пальцами, показывая их прочим магистрам, и рассеянно, по-детски покивал головой. Потом опустил руки на стол и внезапно сделался серьезен.
– Знаете ли вы семь слов, которые заставят женщину в вас влюбиться?
Я посмотрел на него, ожидая, что он уточнит вопрос. Видя, что Элодин молчит, я ответил только:
– Нет.
– А они существуют! – заверил меня Элодин и с довольным видом откинулся на спинку кресла. – Магистр лингвистики? – он кивнул ректору.
– Ну, похоже, это охватывает почти весь курс, – сказал ректор, как будто разговаривая сам с собой. У меня возникло ощущение, что его что-то выбило из колеи, только он слишком сдержан, чтобы я мог определить, что именно. – Вы не будете против, если я задам несколько вопросов менее академического свойства?
Поскольку выбора у меня не было, я кивнул.
Он смерил меня долгим взглядом, который длился едва ли не несколько минут.
– Почему все-таки Абенти не дал вам рекомендательного письма?
Я замялся. Не все странствующие актеры столь респектабельны, как наша труппа, так что неудивительно, что не все относятся к ним с уважением. Однако я подозревал, что врать будет не самым разумным выходом.
– Он покинул мою труппу три года тому назад. С тех пор я с ним больше не виделся.
Я увидел, как каждый из магистров уставился на меня. Я буквально слышал, как они производят в уме подсчеты: сколько ж мне тогда было.
– Ну, право слово! – с отвращением бросил Хемме и сделал движение, словно собирался встать.
Ректор бросил на него мрачный взгляд, заставив его умолкнуть.
– Почему вы хотите поступить в университет?
Я застыл как громом пораженный. Это был единственный вопрос, к которому я был совершенно не готов. Ну что мне им сказать? «Десять тысяч книг. Ваши архивы. Мне в детстве снилось, как я сижу там и читаю». Да, это правда, но звучит по-детски. «Я мечтаю отомстить чандрианам». Чересчур пафосно. «Хочу стать таким могущественным, чтобы никто и никогда больше не мог сделать мне больно». Нет, слишком пугающе…
Я поднял взгляд на ректора и осознал, что молчу уже довольно долго. Не в силах придумать ничего другого, я пожал плечами и сказал:
– Не знаю, сэр. Подозреваю, это одна из тех вещей, которые мне предстоит узнать.
Взгляд у ректора сделался довольно странный, однако он отмел это в сторону и спросил:
– Вы ничего не хотите добавить?
Этот вопрос он задавал и прочим экзаменуемым, однако ни один из них этой возможностью не воспользовался. Вопрос выглядел почти риторическим: ритуальная реплика перед тем, как магистры примутся обсуждать, какую плату назначить студенту.
– Да, спасибо, – сказал я, удивив ректора. – Помимо приема в университет, я хотел бы попросить о еще одном одолжении.
Я перевел дух, взял дыхание, дождался, пока их внимание сосредоточится на мне.
– Мне потребовалось почти три года, чтобы сюда попасть. Быть может, я выгляжу слишком юным, но я вполне достоин здесь учиться, не меньше, если не больше, чем какой-нибудь дворянский сынок, не способный даже на вкус отличить соль от цианида.
Я выдержал паузу.
– Однако на данный момент в кошельке у меня две йоты, и добыть еще денег мне абсолютно негде. Все, что можно было продать, я уже продал.
Если вы назначите мне плату больше, чем две йоты, я не смогу здесь учиться. Если вы назначите мне меньше – я буду заниматься каждый день, а каждую ночь буду делать все, что нужно, чтобы тут прожить. Я стану ночевать на улице или в хлеву, стану мыть посуду за кухонные объедки, стану просить подаяния, чтобы купить перьев. Я буду делать все, все что угодно!
Последние слова я произнес с жаром, почти выкрикнул.
– Но если вы примете меня бесплатно и дадите мне три таланта, чтобы я мог прожить и купить все, что нужно, чтобы учиться как следует, вы получите такого студента, подобного которому вы прежде никогда не видели!
На несколько секунд воцарилась тишина, прерванная громовым хохотом Килвина.
– Ха!!! – прогремел он. – Если бы хоть один студент из десяти обладал половиной его жара, мне бы пришлось преподавать кнутом и табуреткой вместо мела и грифельной доски!
Он с размаху хлопнул рукой по столу.
Все оживились и заговорили разом, всякий на свой лад. Ректор слегка махнул мне рукой, и я воспользовался случаем и сел на стул, стоявший на краю круга света.
Мне показалось, что обсуждение длилось довольно долго. Впрочем, мне бы даже две-три минуты показались вечностью сейчас, когда я сидел, а компания старцев решала мою судьбу. Кричать никто не кричал, но руками размахивали изрядно, в первую очередь магистр Хемме, который, судя по всему, невзлюбил меня не меньше, чем я его.
Если бы я хоть мог слышать, что они говорят, – еще бы куда ни шло, но даже я, со своим тонким слухом опытного шпиона, не мог разобрать, о чем идет речь.
Потом все вдруг умолкли, и ректор посмотрел в мою сторону и сделал знак подойти.
– Да будет записано, – официально произнес он, – что Квоут, сын…
Он сделал паузу и вопросительно посмотрел на меня.