Имя женщины бессмертно

Из Дефанс Дурдан явились братья Дюбуа. Из Ле Бурже — Леон Лебье. Был и сенатор Эмиль Ройтленгер, и главный редактор журнала «Франс-Суар», Виктор Суре. И Жан Дюран, и Шарль д'Омон, и Жерар Лебье с сыном — все они что-то такое делали в кино. А потом еще Николя Готье с женой — популярный сейчас художник, по нему все с ума сходят. Герцогиня де Шампань с подругой мадам Фуко — эти ездили не только ради карт, но и ради женщин. И многие другие завсегдатаи светских мероприятий, ресторанов, баров и, конечно же, моего бурлеска.

«Эдвард Стэнсгейт. Приятно познакомиться, миледи».

Я повернулась на звук мелодичного голоса и тут же встретилась лицом к лицу с ним. Улыбка белоснежных зубов подчеркивала его мелкие морщинки у ярких глаз. Глаза его источали свет. Они были абсолютно добрыми и выражали неподдельный интерес. Они были нежного фисташкового цвета без примесей иных оттенков. А зрачки настолько маленькие, что позволяли еще больше завороженно утонуть в этой благоговейной, чистой, спокойной зелени. Его пшеничные, уложенные волосы блестели под теплым светом ламп. Небольшой нос, небольшой рот, румянец на щеках. И густые брови, обрамляющие черные ресницы. Его молочный костюм был необычайно чистым и выглаженным. Оранжевый галстук отлично сочетался с его загорелой кожей.

«Месье Стэнсгейт, ни одна уважающая себя парижанка не станет переходить проезжую часть по зебре и на зеленый свет. Она обязательно дождется плотного потока машин и ринется напрямик, зная, что рискует. Буду перед вами совершенно душевно нага — я рискую, Эдвард», — совершенно самозабвенно воскликнула я.

«Наконец-то, я могу хотя бы рассчитывать на толику смысла в этом торжестве, а не только весь вечер запивать холодным шампанским искусственное веселье», — Эдвард снова улыбнулся, не уводя искрящихся глаз от моих. «Позвольте же преподнести вам цветы красноречия и пригласить вашу компанию милых дам в наш союз серьезных мужчин».

В мужчинах оказалось не так много серьезности, сколько пафоса, с которым они обсуждали возможность узаконивания проституции:

«Проституция поддерживает развитие государства через штрафы, налоги и лицензии на алкоголь. Поддерживает мужчин на рабочих местах, что работают в качестве полицейских или медиков. В конце концов проститутки снижают градус агрессии среди мужского населения, вдоволь выплескивая ее… в прямом смысле».

Трое мужчин громко рассмеялись, я же меняла ногу на ногу каждый раз, когда слышала слово «проститутка». Это наверняка странно, ведь я, по сути, ей и являлась. Однако никогда ранее, даже косвенно обо мне так не говорили. От того я пыталась переварить это слово, смакуя, вот только получилось лишь неприятно проглотить его комом, режущим горло и пищевод.

«А какая прибыль идет рынкам, если рядом с ними бордель! Да и вообще, бордели — своего рода достопримечательности в каждом городе и в каждой стране, а проститутки — лицо нации!» — мужчины снова захохотали.

«А какую мораль несет проституция!» — неожиданно подхватил другой. «Продажа тела защищает от изнасилований тех женщин, что боятся мужчин — это раз», — мужчины единодушно кивнули, к этому моменту к ним присоединилась уже целая толпа мужчин и женщин. «Препятствует супружеской измене по любви — это два! И, в конце концов, не допускает гомосексуализма и кровосмешения — это три!».

«Подписываюсь под каждым словом!» — выкрикнула чья-то сопровождающая, держась под руку за своего покровителя. Толпа разразилась переливами звонкого женского смеха и грудным мужским

«А вот в Древнем Вавилоне нас бы называли хранительницами любви и служили бы мы в храме великой Иштар. Она царствовала в пантеоне богинь», — я подала голос, глядя на удивленную толпу. Очевидно, никто не ожидал услышать такую реплику от «проститутки». А я не ожидала от себя, как к концу этого короткого, но острого полилога, я уже четко приняла этот факт — я никакая не жрица, не повелительница мужских сердец, не обладательница прелестных форм, а настоящая проститутка.

«Милочка, какие познания!» — все мужчины снисходительно улыбнулись, по толпе прошелся одобрительный шум, который через минуту стих.

Все вели себя так, будто не произошло этого большого внутреннего взрыва, открытия подмены понятий, расширения зрачков от переосмысления всех смыслов, заточенных собственной фантазией. Но произошло. Конечно, произошло. Внутри меня только что пронеслось целое цунами. Так оглушительное, что весь этот звон бокалов, шелест подолов платьев и многообразие интонаций казались пронзительной тишиной. Я сидела не одна, но так по-одинокому, что даже не заметила, как все это время на меня с большой тревогой в глазах смотрел Эдвард Стэнсгейт, который отчаянно пытался взять меня за руку, но так и не решился прикоснуться из-за своего стеснения.