Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

В реальность он вернулся, споткнувшись о расшатанную каменную плиту – остаток древних мостовых Ренна. Снова опустив и втянув в плечи голову, он продолжил пробираться между лавками. Украдкой глянул на стены вокруг рыночной площади, на большие великолепные дома. Ну да. Все зло в этом мире исходило от богачей. Вийон был в этом абсолютно уверен. Это они, патриции славного города Ренна, обдирали до костей бедняков, выдавливали последний грошик из их кошелей, а потом развлекались, пили и гуляли не на свои деньги. Поэтому из-за богачей его никогда не мучила совесть. Прекрасно знал, что, перерезая глотки и отрезая пузатые кошели, он отбирал лишь то, что их владельцы отобрали у других. Он оглянулся и еще раз окинул взглядом дома вокруг рынка, а потом свернул в узкую, идущую вниз улочку.

* * *

Фарамона разбудило солнце – желтое, осеннее. Теплые лучи света врывались в комнату сквозь плохо задернутые шторы. Было раннее утро. Прекрасный рассвет после морозной ночи.

Фарамон некоторое время еще лежал в постели. Не то чтобы он чувствовал себя плохо: боль, которая мучила его после ухода Жанны, уже притупилась. Все прошло, да и на самом деле это не имело большого значения.

Он поднялся с постели. Медленно подошел к узкой арке окна. Сквозь оправленные в свинец стекла видел солнце. Дом, в котором он обитал, был возведен в самой представительной части ратушной площади, рядом с домами богатых патрициев и купцов-нуворишей. И теперь перед Фарамоном раскидывалось огромное пространство городского торжища, а прямо перед окнами солнечное сияние расщеплялось на острых черных башнях собора Ренна. По его телу пробежала короткая дрожь при виде стрельчатых, возносящихся в небо шпилей, мощных колонн, огромных контрфорсов и мрачных карнизов, украшенных сотнями горгулий и бестий, скалящих в ухмылке зубы. Большие ниши под навесами крыши поглядывали на него, словно уродливые глаза огромного дракона. Он опустил взгляд ниже, на двенадцать отцов мира, размещенных над входом в галерею. Тех, кто некогда дал людям свободную волю, мудрость и разум. Тех, кто перехитрил предвечного Бога. Видел их гордые черные статуи, словно глядящие на снующую внизу толпу.

Он знал их настоящие имена… Асмодей, Пруссар, Авистель, Вобис, Лурей и все остальные.

Когда-то давно и собор был другим. Еще до того как Альфреда де Вари объявили ересиархом, до того как короля Франции прогнали из-под города, до того как снова началась большая война Франции с Бургундией, тут почитали имя Бога. Собор Ренна приняли новокрещенцы. Те, кто остался верен учению Церкви, посещали храмы вне города. А время шло, и даже Папа перестал упоминать о принадлежащем ему, имея, как видно, дела поважнее. Нигде, буквально нигде не было покоя. Весь мир сотрясался от войн. Лига общественного блага герцогов Орлеана провозгласила бунт против короля Франции, в империи шли серьезные внутренние споры. Поляки купно с языческими литвинами и татарами наносили последние удары Тевтонскому ордену. А царило везде одно и то же: бедность и голод. Некуда было идти. Базель, Лион, Милан, Ренн… Везде одно и то же.

Донесшийся из-за дверей шум заставил его отвернуться от окна. Слышались чьи-то крики, жалобы, а потом стук двери где-то внизу, должно быть, в сенях.

– Бруно! Бруно!

На лестнице раздались быстрые уверенные шаги. Вызванный слуга вошел в комнату.

– Что за скандал внизу?

– Какой-то ублюдок замерз на наших ступеньках ночью, господин. Чтоб его чума взяла. Было ему с пять годков. Теперь пришла шлюха и говорит, что это ее ребенок. Хотела золота, господин. Ну так я ее и выставил за порог. Беда с этой голытьбой! Каждый год лезут сызнова! Мор бы их взял…

– Бруно! – прервал слугу Фарамон. – Этот ребенок и правда замерз у наших дверей?

– Она сама его тут оставила. Бедняки всегда так, господин. На клочки бы нас разорвали. Поэтому я ей и велел идти прочь!

– Ступай! – обронил гневно Фарамон. – Оставь меня одного.

Когда Бруно ушел, Фарамон вернулся к окну. Взглянул на солнце, не смыкая век, позволил золотистому сиянию наполнить глаза. Потом отодвинул засов, толкнул застекленные рамы. Выглянул на торговую площадь – в уши его ударил уличный шум, а в нос – вонь гнили и дерьма. Он затрясся. Был сыт по горло этим миром. Довольно этих несчастных, что сидели под стенами домов, довольно всех этих людей, для которых он ничего не смог бы сделать.

Он опустил взгляд. Увидел идущего меж лавками сгорбленного жака или скорее воришку. Фарамон видел всю его пустоту. Задумался, что такой оборванец, как этот, считает красотой. Наверняка – провести ночь с вонючей девкой, а быть может, перерезать при случае чужую глотку. Сомнения относительно персоны внизу развеялись, когда оборванец поднял голову, глядя на солнце, а потом, словно ударенный ножом, отскочил в тень: наверняка испугался золотого света, льющегося с небес. Предпочитал темноту.