Имитация

Знаю, она считает, мне было тяжело в прошлый раз. Даже непосильно. И вряд ли она хочет, чтобы я вошел туда вновь. Вот что означает этот взгляд.

Жена кивает: да, она пойдет. Да, она удостоверится.

Знаю, она надеется. По затылку вижу. Она надеется, что его найдут. Она уверена, она увидит: там – не он. И продолжит надеться. Ее голая прямая, как столб, шея полна надежды. Волосы, неряшливо выбившиеся из пучка, полны надежды. Плечи, поджатые от волнения, и те полны надежды. Она вся – воплощенная надежда. Меня тошнит. Пусть меня не вырвет здесь. Только не здесь. Пусть меня вырвет внутрь. Я проглочу утробную боль на эти полчаса, что нам еще торчать здесь, ладно? Я ее проглочу. Я проглочу свои потроха, лишь бы не надеяться больше. Потому что знаю.

Его не найдут. Он исчез – его больше нет. Я знаю это не головой, я знаю это внутренностями, чертовыми кишками знаю, что его больше нет.

Я знаю, где он был в последние минуты жизни. Я знаю, что он чувствовал. Я знаю, черт возьми, что с ним стало. Откуда я знаю?

Потому что он мой сын.

* * *

Пальцы перед самыми глазами. А в пальцах – что-то маленькое и белое.

– Очнулся? – как из подземелья голос.

В пальцах – вата. Чем-то пропитана, воняет. Пытаюсь отвернуться. Перед глазами плывут пятна. Не могу сфокусироваться на лице.

– Как ты?

Меня хлопают по щеке. Хочу попросить, чтобы не хлопали – это отдается тугой болью в правом виске – но не могу произнести ни слова.

– Подождите немного, он скоро придет в себя, – знакомый голос. Чей? Не могу поймать мысль.

Светлое пятно прямо передо мной – это, вероятно, та женщина, с которой я говорил сколько-то – секунд? минут? – назад. Лицо приобретает черты постепенно. Уже вижу очки в прозрачной оправе – да, та самая женщина, которая сказала мне, что Валерии не существует.

– Долго…

– Что? – встрепенулась женщина и зачем-то положила ладонь мне на плечо.

– Долго я…

– Долго ли пребывал без сознания?

– Да.

– Несколько минут. Не волнуйся, полежи пока.

– Мне приснился сон. Во сне я был папой, который пришел на опознание моего трупа. Это и есть ракоход? – почему-то стало смешно, но смех напоминал хныканье.

– Бредит? – светловолосая женщина, которая все так же сидела на полу возле меня, обернулась на ту, другую, со знакомым голосом.

– Не совсем, – через паузу отозвалась та. И я вспомнил, чей это голос – Анны Ивановны, нашего психолога.

– Но это был не мой труп, – сказал я. – Может, я и жив остался. И папа нашел меня потом. У будки со сладостями. Я хотел сладкую вату. А папа обнял меня и плакал. Он иногда все же плачет.

– Может, на нашатырь так реагирует? – испуганно спросила женщина в очках.

– У него психологическая травма, – ответила Анна Ивановна.

Мне надоело, что я лежу на полу, а они нависают надо мной. И обсуждают меня. Я приподнялся на локтях, перевернулся на бок и начал вставать на ноги. В висках барабанила боль, от этого рябило перед глазами.

– Илья, давайте я вам помогу подняться, – предложила Анна Ивановна. Видно, опять хочет заполучить меня в качестве подопытного в свой кабинет. Ну уж нет.

– Я сам.

Но мне все равно помогли – держали с двух сторон под локти, пока не встал в полный рост. Анна Ивановна развернула меня к себе с такой легкостью, как будто я мягкая игрушка, и сказала:

– Илья, вернитесь в реальность.

– Валерия исчезла. Гена исчез. Все исчезли, – ответил я. – Мне надо найти хоть кого-нибудь, кто не исчез. Это всё Тот. Это он подстроил.

– Илья, посмотрите на меня.

– Мне надо уйти. Мне надо домой.

– Илья, давайте пойдем домой вместе?

Я наконец вырвал свои мягкие игрушечные плечи из ее хватки и навалился на дверь, чтобы открылась.

И побежал по коридору. Боялся, что Анна Ивановна кинется следом и утащит меня в кабинет. И усадит в кресло. И станет что-то говорить про реальность, про подсознание – как оно защищается от травмирующих событий, про какого-то человека, которого сбила машина, про несчастье, случившееся с моим ребенком. У меня нет ребенка. Мне девятнадцать.

Я этого не вынесу.

Врезаюсь на полном ходу плечом в косяк двери: не рассчитал, не получилось попасть в проем.

Я где-то потерял шапку, или ее не было. Снег почти растаял. Грязь под ногами чавкает. Светло – значит, еще день.

Я еду в трамваях. Сажусь не в те и выхожу через несколько остановок. Трудно вспомнить, какой номер должен быть указан на лобовом стекле трамвая, чтобы не приходилось выходить. Вроде, девятый. Он долго не идет. Разглядываю перила ограждения остановки – металлические, облупленные от времени. А когда трамвай приходит, втискиваюсь между людьми. И долго, долго смотрю в окно, пока еду.

* * *

Это не мой трамвай. Снова не мой.

* * *

Снова облупленные перила на остановке. Снова трамвай, я вспомнил – одиннадцатый. Снова пыльные окна. Снова долго, долго, долго смотрю сквозь стекло.

* * *

Слышу голоса. Иду в кухню, не скинув куртки, не разувшись. Мне надо удостовериться.

– Мама, – говорю. Она оборачивается. Мама не исчезла, она здесь. И Вика. И дядя Костя здесь. У всех озабоченные лица. Все смотрят на меня.

– Позвони ей, – бросает Вика маме.

– Она и так уже едет, – тихо отвечает ей мама.

– Кто едет? – спрашиваю.