Имитация науки. Полемические заметки

Здесь сделано три утверждения. Первое: пространство – символическая реальность. Второе: географическое пространство власти – составная часть пространства. Третье: географическое пространство власти относится к пространству как часть к целому. Запомним. Но вот что написано далее:

«Являясь частью символической реальности конкретного пространства, система властных отношений осуществляет процесс адаптации человека к территории»[384].

Итак, нам говорится, что: 1) существует «система властных отношений», 2) она является частью «символической реальности конкретного пространства». Но ведь в предыдущей фразе сказано, что пространство и есть символическая реальность. Таким образом, получается, что «система властных отношений» входит в символическую реальность символической реальности. А это уже, извините, в нормальную логику не укладывается. (Впрочем, нечто подобное нам уже встречалось на с. 6 первого издания монографии. Там Г. Э. Говорухин блеснул «победным шествием мечты в мечтах».) Но продолжим чтение:

«Более того, власть, наряду с иными формами социального взаимодействия, осуществляет процесс символизации пространства»[385].

Но зачем символизировать то, что является символической реальностью по определению? Причем субъектом этого действия – столь же таинственного, сколь и странного – оказывается власть. Власть – это ведь то, что непременно «входит в систему властных отношений», не так ли? Но эта самая система, как нам только что сказано, является частью символической реальности символической реальности. Таким образом, получается, что часть символической реальности символической реальности занимается символизацией пространства, которое, напомним, является символической реальностью по определению. Как, скажите, человеку среднего ума уложить все это в голове? Но ведь на этом пытка, которой подвергается рассудок читателя, не заканчивается. На с. 97 первого издания читаем:

«Серьезным испытанием на пути создания символического пространства территории является слабая интегрированность населения в схему осваиваемого пространства».

Из предыдущего изложения мы знаем, что пространство – это символическая реальность. А что же тогда такое «символическое пространство территории»? Это какая-то отдельная сущность или что-то иное? Туман становится просто непроглядным, когда мы дойдем до с. 144 первого издания и обнаружим там «территориальное пространство». Так территория обладает свойством, именуемым пространством, или пространству присуще качество территориальности? Где здесь субъект, а где – предикат? Но к с. 229 второго издания туман сгущается настолько, что превращается в непроницаемую тьму. Там написано:

«Освоение территории (пространства) становится формой включения этой территории-пространства в реестр четких правил того государства, силами которого идет освоение».

Еще одна версия соотношения понятий «пространство» и «территория». Оказывается, это одно и то же. Поневоле хочется воскликнуть вслед за поэтом: «Не дай мне бог сойти с ума!». Впрочем, бунт против логики продолжается. Наряду с обычным пространством, «географическим пространством власти» автор постулирует существование еще великого множества пространств: социального[386], игрового[387], семиотического[388], демографического, экономического, административного, символического[389] и даже «пространства претензий»[390]. Разумеется, никакого определения этим пространствам не дается, как не дается и никакого разъяснения относительно их соотношения. Полное торжество свободы мысли, не обремененной докучной необходимостью соблюдать законы логики!

Однако логика, как и стиль, характеризует не столько содержание научного труда, сколько его внутреннюю организацию. Оценка любой работы, претендующей на научность, требует анализа не только того, как текст организован, но и того, какие идеи в нем выражены. Иначе говоря, рецензент не имеет права ограничиться рассмотрением только логики и стиля, он обязан проанализировать текст на концептуальном уровне. Интересующая нас монография весьма поучительна и в этом отношении.