Имитация науки. Полемические заметки

«Это смещение дополняется отождествлением возможного с достоверным в логическом развертывании теории: суждения, которые вводятся как допустимые предположения, на следующем шаге используются как признанные идеи и кладутся в основание дальнейших логических построений. Происходит смещение модальности высказываемых утверждений: вероятностное утверждение “нельзя исключить, что…” не подвергается дальнейшему обоснованию, а в следующий момент становится несущим элементом в схеме “а поскольку это так, то…”»[178].

Наряду с указанными признаками она выделяет также такие признаки, как указание на

«“радикальную недостаточность науки”, дополняемое сентенцией о “необходимости опереться на мудрость древних, религиозными откровениями и этическими установками”»[179]

и претензия на

«глобальное усовершенствование науки»[180].

Итак, концепция Н. И. Мартишиной позволяет выделить 4 признака псевдонауки: 1) максимизация исходных допущений, 2) отождествление возможного с достоверным, 3) идея радикальной недостаточности науки и 4) претензия на ее глобальное переустройство. Последние два пункта в определенной мере перекликаются с отмеченной Е. Д. Эйдельманом и М. А. Казаковым (а до них М. В. Волькенштейном[181]) претензией псевдонауки на революционные свершения. Что же касается двух первых симптомов, то их обнаружение – прямая заслуга Н. И. Мартишиной.

Несколько иной вариант демаркации науки и псевдонауки (точнее, паранауки как ее разновидности) предлагает В. Е. Кезин. Он рассматривает паранауку как такое интеллектуальное образование, которое принципиально отличается от науки на уровне мировоззрения[182]. Паранаука, в отличие от науки, не допускает реальности чуда[183]. Опираясь на данную концепцию, Ю. М. Сердюков делает следующее утверждение:

«<…> Принципиальное отличие отличие научного знания от всех других видов когнитивной деятельности человека, состоит в неприемлемости объяснения причин и характера исследуемых явлений путем постулирования гипотетических трансцендентальных сущностей, находящихся за пределами опыта»[184].

Таким образом, в науке

«любые объяснения со ссылками на неестественные объекты не допускаются»[185].

Отсюда со всей непреложностью вытекает, что тот, кто апеллирует к каким-то сверхприродным (неестественным) сущностям, ученым не является. Ну, а если он на такой статус претендует, то тогда его следует зачислить в разряд псевдоученых. Аналогичные идеи Ю. М. Сердюков развивает в другом своем труде[186]. В концепциях М. А. Казакова и Н. И. Мартишиной обнаруживаются определенные параллели с этими идеями. Достоинством позиции, выраженной В. Е. Кезиным и Ю. М. Сердюковым, является ее всеобъемлющий характер. Ими сформулирована норма, не знающая исключений. Но как быть в тех случаях, когда автор, претендующий на статус ученого, апеллирует к сущностям, которые надприродными не являются? В качестве примера назовем торсионную теорию. Существование торсионного поля современной физической картине мира не противоречит, однако вполне справедлива оценка всей торсионной теории как псевдонаучной[187]. Поэтому предложенный маркер, при всей его полезности, для демаркации науки и псевдонауки недостаточен.

Итак, мы охарактеризовали концепции М. А. Казакова, Н. И. Мартишиной, В. Е. Кезина и Ю. М. Сердюкова. Изложенное подтверждает наше предположение о том, что исходная теоретическая позиция определяет видение маркеров псевдонауки. Нельзя предложить исчерпывающий список таких маркеров, но это не значит, что наука безоружна перед лицом ее неподлинного двойника. Оптимизм внушает тот факт, что существует значительная область согласия между исследователями в трактовке базовых симптомов псевдонауки.