— Спасибо, — благодарю я и прохожу в детскую. Кен безмятежно сопит в своей кроватке. Сердце наполняется теплом, когда я подхожу к нему и склонившись рассматриваю крошечное личико. Он похож на Эби, хотя я почему-то был уверен, что сыновья должны наследовать генетику отца. У него ее глаза и пухлые губки, и маленький вздернутый носик, изогнутые дуги бровей, и смуглая кожа. Только волосы мои, тёмные, вьющиеся, непокорные. Он вырастет очень красивым парнем и разобьёт немало сердец. С трепетом провожу ладонью по черным кудрям, позволяя всем тяжелым мыслям покинуть меня в этот момент. Вот оно — главное счастье, ради которого стоит жить, бороться и побеждать. Полюбовавшись пару минут на спящего сына, я бесшумно направляюсь к двери и снова натыкаюсь на няню, сжимающую в руке бутылочку.
— Молли в гостиной, я сообщила, что вы вернулись. Ни о чем не волнуйтесь, я позабочусь о Кеннете, — шепотом говорит женщина, выпроваживая меня из детской.
Спустившись в гостиную, я застаю Эби хлопочущей вокруг стола. Увлечённая сервировкой, она не сразу меня замечает, и, воспользовавшись моментом, я какое-то время наблюдаю за ней. Она выглядит до скрежета зубов соблазнительно. Беременность не сказалась на точеной фигурке, лишь слегка округлила бедра. И я по-прежнему не могу оторвать взгляда от ее умопомрачительной упругой задницы. Эби стала еще сексуальнее, в ней появилась уверенность, грациозность, собственный стиль, найденный самостоятельно, когда пришло время.
Ей невероятно идет стильное приталенное платье приятного бежевого оттенка, расклешенное книзу и прикрывающее колени. Но признаться, я скучаю по ее шортам, которые так часто ставил в упрек и категорично высмеивал. Я скучаю по многим моментам, связывающих нас: по остроумным перепалкам, ее дерзкому язычку и взрывному характеру, по вызывающей и иногда робкой улыбке, розовеющим щекам и теплым губам, по смущённому шепоту. И, кажется, что так просто подойти, взять за плечи и, заглянув в глаза, сказать:
Когда-то я задавался вопросом: можно ли полюбить в семнадцать лет. Я много думал об этом, размышлял, анализировал. А сейчас понял, что нет ничего проще, чем влюбиться в возрасте, когда мир замер в ожидании грядущих трагедий, и ты еще свободен ошибаться, выбирать и принимать решения интуитивно, с азартом, которые позволены только юности. И такая любовь горит ярко, неистово, сжигает все на своем пути и гаснет, оставляя горечь и боль поражения, а ты чувствуешь себя случайно выжившим, разрушенным, опустошенным, отравленным.
Сегодня у меня не осталось вопросов. Мое сердце знает, уверенно кричит, что любовь после первой волны апокалипсиса возможна. И над пепелищем разбитых надежд однажды восходит солнце, проливаются дожди, появляется радуга, в черной выжженной земле пробиваются зеленые побеги. Они стремительно растут, тянутся к теплу, распускаясь под золотистыми лучами. Этот процесс цикличен, неумолим, не всегда заметен. Мы не знаем, когда семена дали свои всходы, но точно уверены, что ни одна катастрофа вселенского масштаба не способна вырвать их с корнем. И именно такая любовь способна выживать вечно, вопреки тысячам преград, которые порой устанавливаем мы сами.
И это то, что я хотел бы объяснить своей жене, но боюсь, что у меня не хватит слов, а у нее — терпения и желания дать мне еще один чертов шанс.
— Давай помогу, — мягко говорю, вставая рядом, и уверенно забираю из рук Эбигейл тяжелое блюдо. Она вздрагивает и привычно напрягается, когда наши пальцы соприкасаются, непроизвольно отступает в сторону.
Я ставлю тарелку на стол, не сводя взгляда с немного бледного лица и уставших зелёных глаз, обрамлённых густыми черными ресницами. Она раскладывает приборы, полностью игнорируя мое присутствие. Намеренно или это уже вошло в привычку? Хотелось бы списать на озабоченность здоровьем Кеннета, но с недавних пор мысли Эби для меня закрытая книга. На днях она снова постригла волосы, сейчас они собраны в аккуратный хвост на затылке. Мой взгляд беспрепятственно блуждает по изящной линии шеи, задержавшись на бьющейся венке, выдающей ее волнение. Это лучше, чем полное равнодушие.
— Все готово. Можно садиться обедать, — произносит тихо, обходит стол и занимает свое место и, уставившись в тарелку, раскладывает на коленях салфетку.
Когда-то я ненавидел церемониальные ужины в доме Дракулы, но теперь каждый день участвую точно в таких же. Обречённо вздохнув, снимаю пиджак, вешаю его на спинку стула и тоже сажусь. Эби поднимает на меня нечитаемый взгляд, хмурится и порывисто встает с места, и направляется в мою сторону. Разумеется, не для того, чтобы пожелать приятного аппетита и поцеловать хотя бы в щеку. Она берет мой пиджак, собираясь отнести его наверх и повесить среди других подобранных по цвету и хранящихся в идеальном порядке вещей, но я успеваю поймать ее за руку.