Локи просто молчит. Напряжённо и неверяще.
Другой «главный», который без очков, молча ставит на стол чернильницу, чёрт знает откуда взявшуюся, протягивает в сторону Тони длинное белое перо — и Тони идёт вдоль стола, к ним. Долго листает предложенные бумаги, вчитываясь в мелкий шрифт.
— Не надо, — подаёт голос Локи, когда Тони обмакивает предложенное перо в чернильницу.
Не то чтобы уверенно и твёрдо, но попытка ценна.
— Я делаю это не ради тебя, — Тони хмыкает и ставит подпись.
…И ничего как будто не происходит. Ни тебе вспышек света, ни серпантина и конфетти, ни золотой лестницы вниз прямо из пола этого местного вокзала Кингс-Кросс.
Только проектор перестаёт крутить запись, и всё становится совсем белым, холодным и скучным.
Очкарик вздыхает.
— Мистер Локи Лафейсон, ваше дело закрыто и подлежит утилизации. Вы восстановлены во всех прежних правах с этого момента. Обратная виза будет оформлена в течение часа. Через три часа — отправление из Международного хаба Города Ангелов. Пункт прибытия — Лос-Анджелес, там вас встретят…
— Минутку. А моя просьба? — перебивает Наташа. — Вы рассмотрите мою просьбу?
— Мисс Романофф, мы делаем всё, что возможно. Сделка является вполне прецедентной и правомочной в сложившихся непростых условиях, но…
— Что — но?
— Оспорить статус покойного можно лишь с его собственного согласия.
— Так позовите его и спросите.
— Мы не имеем права напоминать утверждённым кандидатам в ангелы-хранители об их смертной жизни и передавать послания от бывших знакомых и родственников. Мистер Максимофф должен сам изъявить своё желание вернуться до утверждения его на определённую вакансию ангела-хранителя.
— А он знает о такой возможности?
В ответ повисает красноречивая пауза.
— А когда утверждение? — уточняет Тони.
— Через двенадцать часов и сорок семь минут, — любезно отвечает тот, что без очков.
Наташа рассеянно кивает и молчит. Надежды всё равно что нет — обычное дело для этого места. Тони не думает о том, что только что — как бы ради противного Локи — второй раз пожертвовал собой. Возвращается к тому концу стола, где одиноко сидит Наташа, успокаивающе кладёт ей руки на плечи. Локи — уже в дверях, немного потерянный и совсем чужой, потому что почти живой.
Но он всё-таки оборачивается.
— У меня ещё три часа? — уточняет он у главных.
— Да.
— Оставил бы тебе эти жизнерадостные очки, Старк, — с притворной горечью вздыхает Локи, — но это, если честно, единственный подарок от души, что я получал за долгие годы, и я оставлю его себе. И сказал бы, что полюбил вас за время нашего путешествия — но в любовь играют дети.
Он легко кланяется на пороге, разворачивается — и уходит сквозь открытую дверь быстрым шагом.
— Зараза неблагодарная, — вполголоса резюмирует Тони оцепеневшей Наташе. Помогает ей подняться и поправляет зелёный шарф на её шее.
— Вам в другую дверь, — напоминают главные в голос.
Пока Тони выводит расстроенную Наташу, за их спинами главные благодарят вроде-бы-секретаря. Говорят, что он мог бы насовсем остаться с семьёй, совсем не обязан был возвращаться в город, что его работа окончена — но если уж он хочет помогать, то пожалуйста.
Остаться с семьёй — это заманчиво, думает Тони. Вот только не всегда хорошо и безопасно для самой семьи. И не всегда — важнее и правильнее всего.
***
— Похоже на Санта-Монику.
— Не очень. В Санта-Монике триста двадцать пять солнечных дней в году, Нат.
— Нужно было посоветовать Локи поселиться в Санта-Монике.
Наташа один за одним возвращает морю обкатанные его же волнами камушки, сидя на берегу. Это настоящее море, тёплое, с волнами, не хуже, чем в настоящем Малибу. Без солнца пляж выглядел серым — но сейчас голубое небо темнеет, вот-вот покроется редкими веснушками звёзд — и всё будет почти как у живых.
Лёгкий бриз гладит светло-зелёный шарф, который не смотрится на Наташе такой уж дешёвкой.
Тони стоит у неё за спиной, засунув руки в карманы, и смотрит на горизонт. Ленивые барашки пены катятся к их ногам.
— Т’Чалла мне солгал, — говорит Наташа. — Он говорил, что смерть — это покой. Какой это, к чёрту, будет покой, когда я буду знать, что у меня был шанс вернуть Ванде Пьетро? Когда я буду знать, что ты два раза пожертвовал собой…
— Ой, уж кто бы говорил. Я просто сплагиатил твою идею. Раз уж ты хочешь остаться.
— Ты мог бы…
— Нет, не мог. Это правильно. Ему тут совсем не место. Он — системная ошибка. И он не может не улыбаться, Нат, он — трикстер, в этом суть его существования.
— Это что, сочувствие к Локи?
— Не-а. Просто представь, как быстро похудеет и подкачается Тор, когда поймёт, что я воткнул ему в божественную пятку любимую занозу. Локи же и вправду очень вдохновляет.
Тони садится на песок рядом — и Наташа бесцеремонно рассматривает торчащий из-за воротника шрам от ожога. Чёрные пальцы. Молчит, ничего не спрашивает, потому что знает — было больно, но стоило того.