Императив. Беседы в Лясках

— Но Россия — страна преувеличенного, гипертрофированного отношения к прошлому и памятникам, страна живет прошлым, а не будущим.

— Прошлым, но основанным на лжи, потому что вся Европа проходит постоянный процесс верификации истории. Я помню, меня это поразило, когда мы вместе с русскими заседали на одном форуме, и русский посол в Варшаве мне много лет тому назад сказал, что взгляд на историю поляков и россиян всегда будет разным. Значит, он полный постмодернист и не верит, что существует правда. И почему французы с немцами нашли общие взгляды и признали, что было, и учат историю абсолютно идентично — неважно, учите по одну сторону границы или по другую, вы учитесь в принципе тому же самому. А тот сразу сказал, что история — это обман, потому что если бы это была правда, то когда-то мы бы дошли до общего пункта и сказали: вот, здесь так было, а здесь так, здесь тот виноват, а здесь тот. Если этого не сделать, не смотреть на историю как на основу нашего современного сознания — это значит терять время. И поэтому когда я читаю книги российского министра культуры Мединского, я удивляюсь, что он абсолютно некритично смотрит на прошлое.

— Но я так понимаю, что сегодняшние учебники истории России сильно отличаются от учебников ельцинского времени.

— Да, конечно.

— То есть они вернулись к советскому восприятию истории?

— Да.

— И в этом смысле это очень интересный эксперимент — фактически сегодняшняя российская власть философски объединила коммунистов, церковь и капитализм. На сегодня это страна, которая все эти три вещи считает близкими.

— Ну, все же есть расхождения. Коммунисты все-таки славят Сталина, а церковь не очень. Хотя для церкви Сталин был лучше, чем Хрущев.

— Но коммунисты крестятся.

— Да.

— И Зюганов живет при капитализме, поддерживая все устои государства.

— Да.

О фильмах

[]

— Еще раз вернемся к вашим фильмам. В каком из них наиболее остро показано чувство любви?

— Может быть, в итальянской картине «Черное солнце» (2007), а может быть, если пойти в глубину любви, это «Год спокойного солнца». Эта картина для меня о самой глубокой любви. Но и в фильме «Где бы ни была…» (1988), мне кажется, где-то недостаток любви уже показан. Да, я думаю, что в этих.

Ну и, знаете, «Квартальный отчет» (1974). Я сделал картину, за которую сегодня бы меня феминистки камнями забросали. Потому что тогда уже она пошла против, но я еще получил несколько призов на фестивалях, это были 70-е годы. Там я рассказал о героическом решении жены, которая могла бросить мужа, хотела, но не бросила. И это было для меня доказательством ее героической независимости, выражением свободы. Она нашла свободу в своих ограничениях. А сейчас бы это было воспринято как дикая реакционная картина. Она должна бросить мужа и ребенка и жить свободной жизнью.

— Но вы не поменяли взглядов?

— Нет.

— Дружба. Опять же, кино 60–70-х и частично 80-х это в том числе о сильных дружеских чувствах. Например, если взять американское кино, то «Однажды в Америке» это, в первую очередь, гимн мужской дружбе. А почему этого нет в современном кино?

— Потому что нет вообще чувств и есть культ эгоизма, который уничтожает дружбу. Дружба и все чувства — это ограничение свободы. Философия, которая продается хорошо, — это философия: делай, что хочешь, ты сам по себе хороший. Это Жан-Жак Руссо. Это Темные века, эпоха Просвещения была гораздо позже. Они сами творцы Темных веков. И это время тоже интересно, в скольких вещах Вольтер ошибочно видел мир, он тоже забыл, как он фальшиво рассказал историю Византии. И Византия до сих пор для большинства западных людей описана словами Вольтера, а это все ложь и неправда.

^{С американским актером Скоттом Уилсоном, исполнителем главной мужской роли в фильме «Год спокойного солнца»}

— Он не знал или это была осознанная ложь?