Императив. Беседы в Лясках

— Да, конечно. И знаете, если посмотреть на биографию Холланд, ее отца, видно, что этому поколению было что рассказывать людям. И падение уровня рассказчиков сегодня во всей Европе происходит по одной простой причине — людям, которые рассказывают, нечего рассказывать.

^{Агнешка Холланд, Роман Полански и другие, 2017 г.}

— Нет собственной биографии?

— Она не такая драматическая. Вот то, что я цитирую как шутку. У меня был мастер-класс в Хьюстоне, и мне молодые американские режиссеры, там хорошая киношкола, показывали свои работы. Они с точки зрения профессионализма перфектны, но все похожи на то, что я уже видел по телевидению. Там какие-то грозы, сенсации, гонки хорошие, но пустые совсем. И я обратился к моим студентам, говорю, а вы не могли бы мне рассказать о своих проблемах, о своих сомнениях, о том, что вы сами прожили, о вашем выборе? Один поднялся и сказал: у меня только один раз в жизни был трудный выбор, не знал, купить мне телефон «Моторолла» или «Нокиа». Сказано это было немножко иронически. Я ему ответил: знаешь, это великолепный сюжет, покажи свою жизнь, какая она бедненькая, что кроме проблемы выбора телефона ты никаких проблем в жизни не видел. Твоя нищета в этом, расскажи об этом, что это трагедия, что у тебя такая жизнь. Не знаю, насколько кто-то это понял. Но правда в том, что те поколения, которые прожили трудную жизнь, выдали какие-то великие идеи, они были к чему-то глубоко привязаны, у них было чувство ответственности, потому что было видно, что может произойти. И меня тревожит, что сейчас люди относятся к политике, как к игрушке, развлечению. И могут таким образом довести нас до огромного несчастья. Потому что нынешние институты, эти выборы для всех, где один человек — один голос, это новое в истории человечества. Так никогда не было в течение многих веков, до конца Второй мировой войны во многих странах не все могли голосовать, надо было доказать, что человек достоин принимать участие в голосовании.

— В Швейцарии женщины и после войны не могли голосовать.

— Да, не могли. Но это женщины, потому что они не слушали разговоров о политике и не принимали участия в политической жизни. А раньше, если ты ничего не добился, ничего не имеешь, то ты не можешь голосовать. Это весь XIX век так было. При этом что интересно: в Речи Посполитой во времена Ренессанса процент людей, которые имели влияние и право голосовать (я говорю о шляхте) составлял почти 14 % а в Великобритании в середине XIX века только 8 % населения имели право голосовать, имели этот статус. Считалось, что если ты ничего в жизни не добился, ты не имеешь право решать судьбу своей страны. И я не скажу, что я бы хотел, чтобы это вернулось, но я вижу огромную опасность в том, что все имеют право влиять на судьбу всех. Не все этого достойны, но кому судить, кто достоин, а кто нет. Я уже говорил, что в Америке появилось мнение, что нужна электронная проверка в течение выборов: для того чтобы ты получил право голоса, ты должен показать, что понимаешь, за кого голосуешь, и знаешь, какую программу предлагает твой кандидат. Это, конечно, еще не сейчас может быть, но мы, возможно, до этого дозреем, потому что иначе есть опасность, что некоторые люди будут голосовать не ответственно, а ради развлечения, такое было уже в некоторых странах.

— Но в странах восточнее Евросоюза проблема другая — голос может быть украден…

— Ну, украден или оплачен. Поэтому-то и был раньше имущественный ценз.

— Я имею в виду, что человек голосует по-одному, а считают по-другому.

— Ну, это страшные слова.

— Важно, говорят, не как голосуют, а кто считает.

— Да. Это крайний цинизм, это означает, что выборы не имеют никакого смысла.

— Но так произошло в Украине перед первым Майданом, когда были украдены голоса, собственно поэтому и состоялся Майдан.

— Да, но народ нашел в себе силы воспротивиться этому. Люди поняли, что это огромное унижение, если они соглашаются с тем, что их голосами кто-то распорядится по-своему.

— Вы говорили о сильном государстве, о сильной власти в слабом государстве, но есть еще третий вариант, который реализован в Украине, например. Слабая власть, слабое государство и сильное гражданское общество.

— Но если бы общество было сильным и умело самоорганизоваться, оно бы должно тогда построить власть…