Император Август и его время

«С полудня поднялся южный ветер, и начались сильные волны в бурном и узком месте пролива. Суда Помпея укрывались в Мессенской гавани, суда же Цезаря волна вновь гнала на скалистый и трудный для причала берег; они ударялись о скалы или сталкивались один с другим; на них не было полного экипажа, чтобы бороться с бурей всеми средствами. Менодор, надеясь преодолеть близящуюся опасность, спустился далее в море и там держался на якоре. Там и волны вследствие глубины были слабее, всё же и с этими волнами ему приходилось бороться, и, чтобы его не относило, он приказал налечь на весла. Некоторые другие последовали его примеру, большинство же остальных, полагая, что вследствие весеннего времени ветер скоро стихнет, удерживали суда и не спускали якорей ни со стороны моря, ни со стороны суши, в то же время местами отталкиваясь друг от друга. Когда ветер стал сильнее, всё пришло в беспорядок, суда разбивались, срываясь с якорей, наталкивались или на берег или одно на другое. Стоял общий вопль ужаса, стенаний, призывов бесцельных, слов нельзя уже было расслышать. Кормчий не отличался от простого матроса ни знанием, ни умением командовать. Гибель постигала одинаково как находившихся на судах, так и бросавшихся в море и погибавших среди волн прибоя. Море было полно парусов, обломков, людей, трупов. Если кто спасался и выплывал к суше, то и его волны разбивали об утёсы. Когда к тому же и море было охвачено волнением, обычно бывающим в этом проливе, это ещё более смутило неопытных, и корабли, тогда особенно сильно носимые ветром, разбивались один о другой. К ночи ветер ещё усилился, так что гибли уже не при свете, а во мраке. Всю ночь продолжались вопли и призывы родственников, бегавших по берегу, называвших по имени находившихся в море и оплакивавших их, если они не отзывались, как погибших. С другой стороны раздавались призывы находившихся в море, показывавшихся над волнами и призывавших тех, кто были на берегу, на помощь. Беспомощны были и те и другие. И море для пытавшихся в него войти и находившихся еще на кораблях и суша – вследствие бури всё было столь же недоступно, так как волны разбивали всё о скалы. Буря была столь необычайной силы, что находившиеся наиболее близко к берегу боялись ее, но не могли ни спастись в море, ни оставаться близко к берегу. Теснота места, природная недоступность его, сильное волнение, ветер, разбивавшийся об окрестные горы, бурные порывы, тяга вглубь, надвигавшаяся на всё, не давали возможности ни оставаться на месте, ни бежать. Положение ухудшалось еще мраком совершенно чёрной ночи. Люди погибали, не видя друг друга, одни, объятые страхом и кричавшие, другие спокойно, готовые ко всему; некоторые сами искали смерти, отчаявшись в спасении. Приключившееся несчастье превзошло все, что можно было предвидеть, и отнимало всякую надежду на неожиданную помощь, когда внезапно, с приближением дня, ветер стих, а после восхода солнца совершенно прекратился. Однако море и теперь, с прекращением ветра, долгое время бушевало. Такой бури и местные жители не помнили. Эта буря, превзошедшая обычные бури, расстроившая все расчёты, погубила большую часть судов и экипажа Цезаря»[691].

Последствия бури были ужасны: одни корабли погибли, другие настолько пострадали, что были теперь небоеспособны. Времени и средств на быстрое восстановление сил у триумвира не было. А война-то продолжалась… Помпей торжествовал победу. Он, как известно, полагал своим покровителем Нептуна. Славная буря, в помощь ему растерзавшая флот Октавиана, подтверждала это. А вот Аполлон, коего более всех божеств почитал наследник Цезаря, ничем ему не помог. Посланные этим богом утренние лучи только осветили печальную картину погибшего флота… Так могли рассуждать люди той далёкой эпохи.

Корабли Секста, им лично возглавляемые, продолжили грабежи побережья Италии. С ещё большей силой возобновилась морская блокада Апеннин, что сулило римскому народу возвращение голодных лет. При этом никаких воинственных антипомпеянских настроений ни в Риме, ни во всей Италии не наблюдалось. Наоборот, в народе осуждали незадачливого флотоводца, бездарно возобновившего войну с сицилийцами. Всю вину за неё римляне возлагали не на Помпея, а на триумвира, чьё управление Италией не заслуживало добрых слов. Не зря ходил по Риму стишок, зло напоминавший всем о пристрастии Октавиана к азартной игре в кости, в каковой он оказался много успешней, нежели в морских сражениях:

«Разбитый в море дважды, потеряв суда,
Он мечет кости, чтоб хоть в этом выиграть»[692].

К слову сказать, в этой игре молодой Цезарь был действительно силён. К примеру, когда они метали кости с Антонием, то выигрыш практически всегда оказывался на стороне Октавиана, что немало огорчало старшего коллегу-триумвира[693].