Но до окончательного наступления мирной идиллии и пиршеств в честь неё было ещё далековато. Октавиан уже задумывался о новой кампании, колеблясь в выборе театра военных действий. То ли по стопам божественного Юлия высадиться в Британии и добыть Риму в качестве новой провинции этот огромный остров, то ли на восточном берегу Адриатики начать очередную войну со зловредными иллирийцами, столкновение с коими и на суше, и на море не раз приносили Риму неприятности. К большой войне, как мы помним, готовился и триумвир Востока Марк Антоний. И его замыслы также опирались на дела Гая Юлия Цезаря. План войны с Парфией, который собирался реализовать Антоний, восходил к великому диктатору. Зная печальный опыт своего соратника по Первому триумвирату Марка Красса, Цезарь не собирался наступать на Парфянское царство прямым путём от берегов Евфрата. Равнины Северной Месопотамии давали полное преимущество в бою многочисленной коннице иранцев, бывших при этом отменными лучниками. Катастрофа при Каррах (53 г. до н. э.) показала это более чем убедительно. Потому Антоний, знавший, как планировал будущую войну божественный Юлий, намеревался двинуться на врага через горы Армении. Там римская армия была бы неуязвимой для конных атак парфян, а, значит, не были бы так страшны и их лучники. Более того, подобный обходной манёвр мог вывести легионы с севера непосредственно к важнейшим городским центрам Парфянского государства[793].
Любопытно, что как раз перед началом новой римско-парфянской войны не стало царя Орода II – того самого владыки, кому во время представления «Вакханок» Еврипида была преподнесена голова Марка Лициния Красса. Царь стал жертвой властных амбиций собственного сына Фраата. Посланные царевичем убийцы задушили владыку. На троне Парфии вместо Орода II воцарился Фраат IV [794]. Государственный переворот ускорил начало боевых действий между великими державами. Дело в том, что Фраат начал своё правление с жестоких расправ с окружением своего отца[795]. Спасаясь от гибели, многие парфянские аристократы бежали за пределы страны. Иные из них были вынуждены искать приюта в римских владениях. Среди таковых выделялся некто Монес – один из самых могущественных вельмож Орода. Он решил прибегнуть к покровительству правителя римского Востока. Антоний, прекрасно знавший историю Эллады, немедленно уподобил судьбу Монеса печальному жребию великого Фемистокла. Тот, некогда сокрушивший персидский флот в Саломинском сражении в 480 г. до н. э. и ставший спасителем Греции, из-за подлых интриг неблагодарных соотечественников под угрозой гибели вынужден был обрести убежище при дворе персидского царя[796]. Собственную власть и великодушие Марк Антоний уподобил власти и великодушию владыки Персии. Некогда славный Ахеменид Артаксеркс I не только дал приют несчастному изгнаннику-греку, но и даровал ему в управление несколько городов в Малой Азии. Уподобляясь этому царю, Антоний передал под власть Монеса три города в Сирии: Лариссу, Аретусу и Тиераполь[797].
На Фраата великодушие Антония произвело скверное впечатление. Зная о незаурядных способностях Монеса, о его авторитете среди парфянской аристократии, царь-отцеубийца понял, что перегнул с репрессиями. Дабы более не усиливать такого уровня перебежчиками враждебный Рим, он прислал беглому вельможе великодушное прощение и заверил его в своей полнейшей благосклонности. Монес счёл возможным поверить новому царю и попросил триумвира отпустить его на родину. Антоний вновь явил замечательное великодушие, и прощёный беглец отбыл в Парфию. Согласно утверждению Плутарха, римский военачальник имел здесь тайную цель: он полагал, что Монес станет его человеком при дворе Фраата[798]. А пока что через этого вельможу Марк передал царю согласие заключить с ним мирный договор. Условие: парфяне возвращают орлов римских легионов, захваченных в роковой битве при Каррах, и уцелевших с того времени пленных[799].