Император Август и его время

Октавия, истосковавшись по мужу из-за затянувшейся разлуки, решила сама отправиться к нему на Восток. На это её кроме любви, безусловно, подталкивали приходившие из Александрии постоянные известия о его отношениях с Клеопатрой. Знала ли она, что любовники стали мужем и женой, неизвестно. Здесь надо иметь в виду то обстоятельство, что с римской точки зрения брак по египетскому обычаю силы не имел. Потому Октавия в любом случае имела право полагать себя единственной законной женой Марка Антония. Их дети – Антония Старшая и Антония Младшая – это римлянки, а вот трое отпрысков Антония и Клеопатры – дети незаконные, никаких прав в Риме не имеющие. Был ведь совсем недавний пример самого Гая Юлия Цезаря. Ведь он безоговорочно своим наследником сделал скромного внучатого племянника, никому не ведомого, имея родного сына от Клеопатры. Да мальчик этот получил (наверняка по настоянию царицы) гордое имя Птолемей Цезарь. Но его не воспринимали всерьёз даже александрийцы, немедленно давшие ребёнку малопочтенное прозвище Цезарион – «цезарёнок». Самому божественному Юлию и в голову не приходила мысль признать его своим сыном и уж тем белее внести в завещание. Незаконный согласно римскому закону и обычаю ребёнок не мог упоминаться в официальных документах. Потому дети Антония и Клеопатры, пусть их существование и было неприятно Октавии, не могли служить причиной распада римского брака. Впрочем, только младший – Птолемей Филадельф – появился на свет тогда, когда Антоний уже был мужем Октавии. Она имела полное право как женщина, как супруга, как римлянка бороться за свою семью.

Поездка Октавии на Восток была одобрена её братом. Наследник Цезаря – здесь Плутарх ссылается на мнение большинства историков – дал согласие не из сочувствия семейным неурядицам сестры, а из циничного расчёта[863]. Октавиан-де не сомневался, что Антоний встретит жену недостойным и оскорбительным образом, что даст прекрасный повод к войне[864]. Думается, начинать боевые действия уже в текущем году триумвир Запада никак не мог счесть для себя делом разумным. Ему как раз предстояла непростая война в Иллирии, рассказ о которой впереди. Скорее всего, Октавиан полагал, что семейная драма сестры поможет ослабить доверие к Антонию в Риме, укажет на него как на человека, пренебрегающего отеческими обычаями, нравами, да и законами, наконец. И действительно, открытое предпочтение Антонием Клеопатры Октавии римляне никак не могли одобрить. Сестра наследника Цезаря в их глазах выглядела безупречно и как воистину идеальная матрона, являющая собой образец нравственности, верности, достойно исполняющая свой супружеский и материнский долг[865].

Октавия добралась только до Афин. Антоний, узнав о её поездке, немедленно постарался не допустить её появления на Востоке и неизбежной в этом случае встречи супругов. Но при этом Марк ухитрился представить дело так, будто единственным препятствием является поход, в который он только-только отправился. Потому он послал законной жене письмо, где просил задержаться в Греции, куда он сможет прибыть только после завершения столь важной кампании. Октавия, конечно, всё прекрасно поняла, но, поскольку Антоний внешне соблюл приличия, а поход был реальностью, обошлась в ответном письме без каких-либо упрёков. Дело в том, что она направлялась к супругу как раз в сопровождении двух тысяч отборных воинов в великолепном вооружении. Это были четыре преторианские когорты – личная гвардия полководца. Кроме того, Октавия собиралась доставить Антонию множество вьючного скота, так необходимого для армейских обозов, а также одежду для воинов и деньги для выплаты им жалования и иных необходимых трат для нужд армии. Не были забыты и подарки для соратников Марка и его друзей. Понятно, что всё это Октавия могла снарядить лишь при содействии брата. Тем не менее, нельзя не напомнить, что про 4 легиона (20 тысяч воинов) Октавиан вновь «позабыл». Четыре преторианские когорты пусть и отборных воинов – явно не равноценная замена обещанной (согласно Тарентской договорённости) помощи. К слову, Антоний-то обещанные для войны с Секстом Помпеем корабли прислал и даже с лихвой. И они свой вклад в победу над грозным сицилийцем внесли. Впрочем, сама Октавия здесь упрёков не заслужила. Не считая не ею «забытых» легионов, дары были щедрыми и, что особенно важно, своевременными и могущими действительно способствовать успеху похода Антония в Мидию и далее в Парфию. Сообщить об этом мужу Октавия послала некоего Нигера – одного из друзей Марка. Тот, очевидно, был расположен не только к нему самому, но и одобрял его брак с римлянкой. Потому, представ перед Антонием, «к рассказу своему присовокупил подобающие и заслуженные похвалы щедрой дарительнице»[866].