Император Август и его время

И вот здесь произошло самое неожиданное: Антоний, забыв о сражении и не думая о тех, кто продолжал биться за него на море, о легионах, ждавших своего часа на суше, перешёл на быстроходную пентеру и устремился за кораблём Клеопатры. Уже более двух тысяч лет историки ломают головы, пытаясь объяснить такой его поступок, надеясь найти в нём хоть какую-то логику, хоть какую-то крупицу разумного действия. Тщетно. Если по поводу Клеопатры ещё можно говорить, что, видя не самый удачный ход сражения, она решилась на бегство, дабы спасти хоть малое, что у неё оставалось – свою египетскую эскадру, то действия Марка, с точки зрения нормального разума, остаются необъяснимыми. Даже проигрыш в морской битве не означал бы полного поражения. 19 легионов вполне могли бы повторить Филиппы, если бы их император действовал столь же решительно, как и одиннадцать лет назад. Но тогда он не был безумно влюблён в Клеопатру. И вот Антоний совершил поступок, вопиюще недостойный римлянина, позорящий полководца-императора своих легионов и не имеющий аналогов во всей римской истории. Иначе как жалким, постыдным предательством назвать его нельзя. Мгновенно выяснилось, что пропаганда Октавиана была права, говоря о том, что Антоний утратил разум в объятьях египетской царицы. Кто после такого безумного бегства мог в этом усомниться? Легионеры не могли сразу поверить в случившееся. Их командующий, их император, победитель в стольких сражениях, даже в злосчастном Парфянском походе в дни жестоких неудач бывший рядом со своими солдатами и ободрявший их, и вдруг – беглец! Вот что писал об этом историк Веллей Патеркул, сам отважный воин, не одну кампанию прошедший: «Даже оставшись без главы, воины Антония надолго сохранили стойкость и способность сражаться: отчаявшись в победе, они бились насмерть. Цезарь, пытаясь унять тех, кого мог уничтожить оружием, взывал и показывал: «Антоний бежал!» и спрашивал их: «За кого и против кого сражаетесь?» И те, кто долго сражался в отсутствие военачальника, с болью сложили оружие и уступили победу; Цезарь обещал им жизнь и прощение прежде, чем они убедились в необходимости об этом умолять. Несомненно, что воины выполнили долг, как наилучший военачальник, а военачальник уподобился самому трусливому воину»[1002].

Ряд историков подвергают эти эмоциональные слова Патеркула сомнению, полагая, что в течение недели шёл просто вульгарный торг между людьми Октавиана и воинами Антония о цене их перехода на сторону наследника Цезаря[1003]. Конечно, у римского автора заметно преувеличение. На суше боёв не происходило. Легионы просто ждали своего командующего, не поддаваясь на уговоры Октавиана. Но они не продали Антония. Он их предал, а потому они освободили себя от присяги тому, кто оказался её недостойным. В ходе бегства Марк всё же вспомнил о легионах и приказал Канидию отвести их вглубь Греции и далее в Македонию. Но солдаты не пожелали повиноваться легату. Император должен сам вести свои легионы, а беглец таковым считаться не может.

Битва при Акциуме – «жалкая авантюра», как назвал её сэр Рональд Сайм[1004], решила дальнейшую судьбу высшей власти в Римской державе. Её единоличным обладателем стал 32-летний Гай Юлий Цезарь Октавиан. Да, ещё надо было вернуть римский Восток, надо было захватить Египет, ибо царство Птолемеев, неудачно вмешавшись в римскую гражданскую войну, с точки зрения победившей стороны утратило право на независимое существование. Но главное, думается, другое: Октавиан наконец-то мог приступить к обустройству Римской державы в соответствии со своими наверняка к этому времени уже сформировавшимися замыслами[1005].

Глава VI На вершине власти. Обустройство Империи