Император Август и его время

Бывший триумвир и властитель, похоже, потерял после своего бесславного бегства всякую надежду на возможный счастливый поворот судьбы. Узнав, что ранее покорные ему цари без каких-либо раздумий перешли на сторону Октавиана, он даже не огорчился, понимая, что это было ожидаемо и вовсе неудивительно. Поначалу по возвращению в Египет он бесцельно с двумя лишь друзьями дни напролёт бродил по морскому побережью. Затем внезапно вернулся к привычному для себя образу жизни: во дворце Клеопатры он «принялся увеселять город нескончаемыми пирами, попойками и денежными раздачами»[1020]. В разгар этого безумия любовники вдруг вспомнили о своих старших детях. В результате Птолемей Цезарь был записан в эфебы, а Антилл – облачён в мужскую тогу. По греческим и римским обычаям это означало достижение ими совершеннолетия[1021]. Возможно, тем самым супруги хотели показать, что у них есть достойные наследники, способные продолжить борьбу за царство[1022]. Сами же они организовали вместо былого «Союза неподражаемых», некогда основанного по инициативе Клеопатры для самых буйных, но жизнеутверждающих увеселений, «Союз смертников». Туда записывались те, кто обещали умереть вместе с ними, а пока участвовали в непрерывных развлечениях, как бы желая напоследок изведать все земные наслаждения. В Египте наверняка было известно предание о завоевании персами Вавилона и о последнем пире царя Валтасара. Тот продолжал пировать, когда враги уже вступили в его столицу. И вдруг во дворце, на стене, согласно преданию, вспыхнула огненная надпись: «Мене, Текел, Фарес» – «Исчислен, Взвешен, Продан». Антонию и Клеопатре и надписи не было нужно. В своём конце они не очень-то сомневались, хотя кое-какие жалкие попытки избежать такового время от времени предпринимали. То вдруг призывали на помощь соседние народы, то готовились отплыть в Испанию, надеясь поднять там восстание по примеру Квинта Сертория и Секста Помпея, то намеревались уплыть из Египта в Красное море… Последнему помешали арабы, спалившие египетские корабли. Наконец, оба обратились с письмами к Октавиану. Если Антоний смиренно просил лишь дозволения жить то ли в Египте, то ли в Афинах на скромном положении частного лица, то Клеопатра откровенно предавала своего возлюбленного. На словах она просила передать власть над Египтом её детям[1023]. В то же время втайне от Антония она отослала Октавиану золотые скипетр, царский венец и царский трон[1024]. Должно быть, надеялась, что наследник Цезаря, приняв её дары, сохранит Египет в виде подвластного Риму царства, оставив за Лагидами подобие царской власти.

Октавиан не счёл нужным давать Антонию какой-либо ответ. Это молчание, тем не менее, было очень красноречиво. Бывший коллега-триумвир мог вспомнить слова наследника Цезаря, который тот не раз обращал ко многим побеждённым ещё в первые годы их триумвирата: «Ты должен умереть!» А вот предательством Клеопатры Октавиан не прочь был и воспользоваться. Он послал ей два письма. Если первое грозно гласило, что она должна сложить оружие, отречься от царской власти, и лишь тогда он подумает, что стоит для неё сделать, то во втором было обещано сохранить для неё не только жизнь, но и неприкосновенность власти. Одно условие: Антоний должен умереть[1025].

Последовали новые послания, на которые Октавиан вообще не дал ответа. Не снизошёл. Наконец, чтобы поощрить Клеопатру, через вольноотпущенника Фирса наследник Цезаря сообщил царице, что тайно влюблён в неё, и потому она, бросив Антония, может сохранить и своё богатство, и власть[1026]. Женская самоуверенность подвела Клеопатру. Она вообразила, что её чары после Цезаря и Антония могут подействовать и на Октавиана. Роковая ошибка!

Антоний всё же попытался организовать сопротивление Октавиану, когда его легионы вступили на египетскую землю. Тщетно. Только в первой стычке Марк добился некоторого успеха, но далее военное счастье его навсегда покинуло. Последние войска, ему служившие, перешли на сторону Октавиана. Клеопатра же постаралась выполнить его условие. Зная, что Антоний не перенесёт известия о её гибели, она велела сообщить ему, что якобы она уже мертва. Марк, обманутый этим известием, нанёс себе смертельную рану. Умирающего Антония доставили к Клеопатре, которая укрывалась в предназначенной ей же усыпальнице. Она, как бы позабыв, что сама подтолкнула возлюбленного к самоубийству, «растерзала на себе одежду, била себя в грудь и раздирала её ногтями, лицом вытирала кровь с его раны и звала его своим господином, супругом и императором»[1027]. Была ли это искренняя скорбь, или царица хотела так утешить Марка в последние минуты его жизни, дабы он умер, не сомневаясь в её великой любви? Кто знает… Могло быть одновременно и то, и другое. Её любовь к Антонию очевидна, но столь же очевидно и желание спасти свою жизнь и царское величие через его погибель.