Император Август и его время

Управлялись провинции следующим образом: в сенатские, как и ранее, назначались проконсулы и пропреторы, а в императорские – легаты принцепса. Исключением был Египет. Им управлял префект из числа всадников, как Октавиан и установил в 30 г. до н. э. Контроль за наместниками из Рима был жёстким. Одной из жертв этого стал тот самый Корнелий Галл – первый префект Египта, который в столице новой провинции овладел поэтикой Александрийского стиха. Считается, что его погубили гордыня и во все времена опасный для государственного человека «длинный язык». То, что он, обуянный свойственным поэтам тщеславием, велел составить надпись о своих достижениях в управлении провинцией на латинском, греческом и египетском языках и распространил её вместе со своими изображениями по всему Египту, ещё могло сойти ему с рук. Но вот всевозможные сплетни об Августе, усиленно распускаемые не в меру болтливым префектом, хотя, может, и приписываемые ему, – это было уже слишком[1140]. Добавилось ещё и то обстоятельство, что среди его близких и покровительствуемых им друзей находился некий грамматик Цецилий Эпирот, которого заподозрили, а, может, и уличили, в соблазнении жены Агриппы Аттики. «Наставление рогов» лучшему другу и соратнику Август простить не пожелал. Правда, расплачиваться пришлось покровителю злостного гуляки. На Галла посыпались доносы и обвинения. Речь шла уже о вымогательствах и государственной измене. Через четыре столетия Аммиан Марцеллин так писал о злосчастной судьбе префекта: «Корнелий Галл, будучи прокуратором Египта, ущемлял этот город (Фивы – И.К.) своими многочисленными грабежами. Когда по возвращении в Рим он был привлечён к судебной ответственности за обворовывание и грабёж провинции, то в страхе перед возмущённой знатью, которой император предоставил это дело на расследование, он бросился на свой меч. Если я не ошибаюсь, то это тот самый поэт Галл, которого воспевает чувствительными стихами в своей последней буколике Вергилий»[1141].

К этой последней моей снизойди, Аретуза, работе.
Галлу немного стихов сказать я намерен, но только б
И Ликориде их знать. Кто Галлу в песнях откажет?
Пусть же, когда ты скользить под течением будешь сиканским,
Горькой Дорида струи с твоей не смешает струею.
Так начинай! Воспоём тревоги любовные Галла,
Козы ж курносые пусть тем временем щиплют кустарник.
Не для глухих мы поём, – на всё отвечают дубравы.
В рощах каких, в каких вы ущельях, девы наяды,
Были, когда погибал от страсти своей злополучной
Галл? [1142]

Вергилий, обращаясь к сицилийской речной нимфе Аретузе, описывает любовную драму, пережитую Корнелием Галлом. Его возлюбленная Ликорида, так прекрасно воспетая им в элегиях, неблагодарно сбежала от него с новым любовником – военным, отправившимся в поход в далёкую от Александрии Галлию.

Светоний сообщает, что Галл стал одним из двух опальных друзей Августа. Первый из них, как мы помним, это Сальвидиен Руф, реально предавший Октавиана и изобличённый Марком Антонием. С Галлом история намного сложнее. Наверное, он действительно болтал лишнее о своём друге и благодетеле. Потому за его «неблагодарность и злокозненность» принцепс запретил ему появляться в своём доме и во всех непосредственно им управляемых провинциях. Опала серьёзная, но далеко не убийственная. Однако обвинители злосчастного префекта и сенаторы, рассматривавшие его дело, крепко перестарались, и вконец затравленный поэт покончил с собой. Реакция правителя была следующей: «Но когда погиб и Галл, доведённый до самоубийства нападками обвинителей и указами сената, Август, поблагодарив за преданность всех своих столь пылких заступников, не мог удержаться от слёз и сетований на то, что ему одному в его доле нельзя даже сердиться на друзей сколько хочется»[1143].