Император Август и его время

Сложно сказать, насколько Корнелий Галл был действительно преступен. Но его гонители проявили беспощадность в своём желании угодить принцепсу. По постановлению сената Галла должны были «изобличить в суде и подвергнуть изгнанию, лишив имущества, которое передавалось Августу»[1144]. Любопытно, что слёзы, который правитель Империи лил по бывшему другу, не помешали ему присвоить его имущество. Кстати, это первый известный случай, когда император присваивал себе имущество осуждённого по суду. В дальнейшей римской истории подобным образом часто будут поступать так называемые «плохие императоры». Дион Кассий дал жёсткую нравственную оценку трагедии Корнелия Галла: «В этом деле ещё раз подтвердилось присущее большинству людей лицемерие, ибо человека, перед которым прежде заискивали, эти люди довели теперь до такого состояния, что он был вынужден наложить на себя руки»[1145].

Судьба Галла – единственный случай гибели известного поэта (отношение к нему Вергилия красноречиво говорит о его даровании) в правление Августа. Правда, причина трагедии не связана с поэтическим творчеством префекта Египта. Но это случилось в провинции, лично принцепсу подчинённой. Август же мог вмешаться и в дела провинций, формально сенатских, если для этого находились серьёзные основания. А таковых было предостаточно. К примеру, проконсул Азии Валерий Мессала Волес позволил себе устроить казнь трёхсот человек. Похоже, наместник крепко повредился умом, ибо, весь забрызганный кровью жертв, он бродил между трупами, восклицая: «О, царственное деяние!» Узнав об этом, Август добился обвинительного постановления сената против Мессалы[1146]. В справедливости наказания кровожадного проконсула усомниться невозможно.

Вообще постоянное внимание к происходящему в провинциях, а, когда надо, и решительное вмешательство в их дела, – одна из наиболее важных и сильных сторон государственной политики Августа. То, что политика эпохи республиканского правления, сутью которой была эксплуатация «поместий римского народа», себя исчерпала, было понятно уже божественному Юлию. Сам он, правда, до завоевания власти в державе вёл себя частенько согласно традициям худших провинциальных наместников. Так, будучи проконсулом в Испании, Гай Юлий Цезарь ряд городов народа лузитанов (терр. совр. Португалии) разорил, как на войне, хотя те приняли его требования и сами открывали ему городские ворота[1147]. В Галлии в ходе её завоевания «он опустошил капища и храмы богов, полные приношений, и разорял города чаще ради добычи, чем в наказание»[1148]. А вот, став диктатором, Цезарь провёл через сенат строгий закон против произвола и вымогательств в провинциях[1149]. Благодаря этому нормативному акту появился должный контроль за деятельностью публиканов и откупщиков косвенных налогов. Часть же сбора прямых государственных налогов была передана из рук публиканов непосредственным представителям городских общин[1150]. Понятно, что это был серьёзный удар по нобилитету и значительной части сенаторов, наживавшихся на назначениях на должности в провинциях и на взятках от наместников, публиканов и откупщиков, закрывая глаза на их злоупотребления. Мартовские иды дальнейшие преобразования провинциального управления пресекли. В ходе гражданских войн провинции обирались как триумвирами, так и их противниками. Но наступивший мир требовал от Августа новой политики.

Формально император не предпринимал радикальных шагов, принципиально меняющих статус провинций и управление ими[1151]. Более того, если рассмотреть практику предоставления провинциалам римского гражданства, то, сравнительно с Цезарем, Август сделал, скорее, шаг назад. Он не был сторонником массового включения в число римских граждан представителей иных народов, населявших Империю. Так принцепс мог отказать в удовлетворении ходатайства о предоставлении римского гражданства даже очень близким людям и членам своей семьи. Не поощрял он и отпуск рабов на волю. Вот что пишет об этом Светоний:

«Особенно важным считал он, чтобы римский народ оставался неиспорчен и чист от примеси чужеземной или рабской крови. Поэтому римское гражданство он жаловал очень скупо, а отпуск рабов на волю ограничил. Тиберий просил его о римском гражданстве для своего клиента-грека – он написал в ответ, что лишь тогда согласится на это, когда тот сам убедит его в законности своих притязаний. Ливия просила за одного галла из податного племени – он освободил его от подати, но отказал в гражданстве, заявив, что ему легче перенести убыток для его казны, чем унижение для чести римских граждан.

А для рабов он поставил множество препятствий на пути к свободе и ещё больше – на пути к полноправной свободе: он тщательно предусмотрел и количество, и положение, и состояние отпускаемых, и особо постановил, чтобы раб, хоть раз побывавший в оковах или под пыткой, уже не мог получить гражданства ни при каком отпущении»[1152].