Император Август и его время

Август в действительной опасности заговора не сомневался. Отсюда и беспощадность судей, и даже принятие по итогам процесса нового закона о заочных судебных разбирательствах. Согласно ему, впредь в подобных случаях запрещалось выносить приговоры тайным голосованием и приговаривать обвиняемых к осуждению можно было только единогласным решением[1239]. Императора удручило, что, как и в деле Марка Прима, некоторые судьи высказывались за оправдание заговорщиков. О крайне жестоком настрое Августа косвенно может свидетельствовать то, что ближайший и доверенный его друг Меценат не рискнул вступиться за Мурену, который был женат на его сестре. А ведь славный покровитель римской культуры был известен и тем, что ему всегда удавалось убедить Августа сменить гнев на милость[1240]. При этом принцепс позволял своему другу немалые вольности. Однажды Август, верша суд, готов был вынести много смертных приговоров. Тогда присутствовавший на процессе Меценат бросил в складки тоги императора табличку с надписью: «Уймись, наконец, палач!» Август, прочтя эти дерзкие слова, не возмутился, но встал и вышел. Смертный приговор, надо понимать, не состоялся.

Подлинность этого эпизода в историографии оспаривается.[1241] Но не доверять здесь Диону Кассию вряд ли есть основания. Сам историк после рассказа об этом эпизоде пояснил, что Август не только терпел такого рода вольности, но даже относился к ним благосклонно, поскольку помнил о своей привычке впадать порою в ярость без веских на то оснований[1242].

Возвращаясь к Меценату, можно предположить, что сдерживало его от заступничества за Мурену знание его действительной вины. Вспомним, что именно Меценат изобличил первый заговор против Октавиана, затеянный младшим Лепидом.

Любопытно, что в деле Цепиона – Мурены Август проявил благосклонность к верности раба своему господину, пусть хозяин и был осуждён как государственный преступник. Он спокойно воспринял действия отца Цепиона в отношении рабов его сына, проявивших себя диаметрально противоположным образом. Того раба, который пытался спасти своего хозяина, отец погибшего отпустил на волю. Другого же – бросившего своего господина при вести об его осуждении – приказал распять[1243].

Этот изобличённый и разгромленный заговор не стал последним в правление Августа. Светоний повествует о дальнейших злоумышлениях: «потом Марк Эгнаций, затем – Плавтий Руф и Луций Павел, муж его внучки; а кроме того – Луций Авдасий, уличённый в подделке подписей, человек преклонных лет и слабого здоровья, Азиний Эпикад – полуварвар из племени парфинов, и наконец, Телеф – раб именователь одной женщины. Поистине, он не избежал заговоров и покушений даже от лиц самого низкого состояния. Авдасий и Эпикад предполагали похитить и привести к войскам его дочь Юлию и племянника Агриппу с острова, где они содержались, а Телеф, обольщаясь пророчеством, сулившим ему высшую власть, задумывал напасть на него и сенат. Наконец, однажды ночью возле его спальни был схвачен даже какой-то харчевник из иллирийского войска с охотничьим ножом на поясе, сумевший обмануть стражу; был ли он сумасшедшим или только притворялся, сказать трудно: пыткой от него не добились ни слова»[1244].