Звездой первой величины в объединении поэтов при Меценате стал, конечно же, Вергилий (70–19 гг. до н. э.). Выходец из севе-роиталийской Мантуи он в 15 лет приехал в Рим, дабы продолжить учёбу, начатую в Кремоне и Медиолане. Учился он у ритора Эпилия, учился много лет и, возможно, успел лично встретиться с одним из учеников этой же школы, который был моложе его на 7 лет и носил имя Гай Октавий. Известно, что в годы учёбы Вергилий завёл множество дружеских связей с соучениками, что обеспечило ему прочное положение в высшем обществе Рима. Возможно, именно личное знакомство и принадлежность к одной школе стали причиной того, что Гай Октавий, в дальнейшем Цезарь, а потом и Август, не просто от души покровительствовал Вергилию, но питал к нему личную приязнь[1580]. Становление Принципата вызвало к жизни третью и главную поэму Вергилия «Энеиду». И дело было не только в том, что Август нуждался в произведении, которое бы связало величие римского народа и государства с его именем (Меценат поставил перед поэтом именно такую задачу), само время требовало поэмы, посвящённой происхождению Рима, историческим судьбам римлян и объясняющей достигнутое державой величие. Вергилий, искренне принявший новый государственный строй, был готов воплотить в своей поэзии эти идеи[1581]. Сам курс Августа на восстановление и укрепление старо-римских духовных исторических традиций, обычаев, нравов вызывал у поэта желание воспеть славные подвиги предков, показать, как они, руководствуясь волею богов, претворили в жизнь их предначертания[1582]. Если первая поэма Вергилия «Буколики» о радостях пасторальной жизни была во многом подражанием Феокриту, вторая – «Георгики», воспевшая труд землепашца, ставила его в один ряд с Гесиодом, то «Энеида» – это очевидный вызов Гомеру. Она исторически сводила на нет торжество ахейцев над троянцами, ибо потомки защитников Илиона по воле богов создадут город, превратившийся со временем во владыку мира и подчинивший себе в том числе и потомков ахейцев. Понятно, что основа поэмы должна была быть мифологической, но своей самостоятельной мифологии Рим не имел. Миф о троянском происхождении римлян греческого происхождения. Резко отличалась и ментальность эллинов и потомков Ромула. Греческие предания воспевают героев, как правило, божественного происхождения – полубогов. У римлян же – культ не мифических персонажей, а реальных предков. Потому римский патриотизм основан на отеческих заветах, пусть иные из предков и вымышлены. Но в глазах тех, кто считал себя их потомками, подлинность этих людей была неоспоримой. Вергилий был здесь в более сложном положении, нежели Гомер. Великий грек основывал своё творение на бесчисленных преданиях, уже не одно столетие в Элладе бытовавших. Вергилий должен был сам творить мифологию, соединяя её с действительной историей отечества. И греческая легенда о троянском происхождении римлян была скромным подспорьем. Мироощущение героев «Илиады» и «Одиссеи» и персонажей «Энеиды» резко отличаются друг от друга. Герои Гомера пусть и сражаются, мстя за обиду, всему ахейскому миру наглым троянским царевичем нанесённую, сами по себе глубоко эгоцентричны. Для них личная честь и личный успех – главное в жизни, важнее общего дела[1583]. Ахиллес, горделиво обидевшись на Агамемнона, пребывает в своём шатре, что идёт на пользу троянцам в ущерб ахеянам. Но герой об этом даже не задумывается. Для Энея же будущее его народа важнее всего, ибо он по воле богов отвечает за его судьбу[1584]. Собственные переживания для него вторичны, потому и не трогает его страшная судьба Дидоны… Его чувство долга, верность своему народу, почтение к богам, любовь к своей семье, прежде всего к отцу, – образец для римлян на все времена.
Для Августа «Энеида» имела особое значение ещё и потому, что его главный герой олицетворял собой начало рода Юлиев, представителем которого являлся сам принцепс, император, преобразователь государства, поднявший его на высшую ступень славы и могущества[1585].