Император Август и его время

Едва ли Лепид испытывал сколь-либо добрые чувства к сенатскому большинству оптиматов во главе с Цицероном: убийцы Цезаря и их сторонники в принципе не могли вызвать у него расположения, поскольку сломали ему блистательную перспективу быть начальником конницы в предстоящем великом походе диктатора на Восток. Но побитый под Мутиной Антоний тоже никак не располагал к союзу с ним. Объединяются с победителями или же с теми, кто демонстрируют свою силу и в состоянии побеждать. Потому Марк Эмилий Лепид предпочёл забыть и о былой дружбе, и о благодеяниях со стороны Антония. Вот почему тот, расположившись лагерем близ ставки Лепида, «увидел, что ни малейшего дружеского участия в Лепиде не встречает»[336]. И вновь Антоний проявил и отвагу, и решимость, и знание настроений легионеров, не только ему подчинённых. Внешне отчаянным, но на самом деле глубоко продуманным и потому принесшим на деле полный успех поступком он сумел решительным образом переменить положение в свою пользу.

«С нечёсаными волосами, с длиной бородой, которая отросла после поражения, в тёмном плаще он подошёл к лагерю Лепида и заговорил с воинами. Многие были растроганы его видом и захвачены его речью, и Лепид, испугавшись, приказал трубить во все трубы, чтобы заглушить слова Антония».[337] Рёв медных букцин, однако, не помог. Воины легионов Лепида стали выражать открытое сочувствие Антонию. Иные предлагали ему прямо двинуться на их лагерь, обещая принять его с распростёртыми объятьями, а Лепида даже убить. Антоний великодушно просил былого товарища не убивать. И, когда на следующий день его солдаты стали переправляться через реку, оба воинских стана разделявшую, то легионеры Лепида приветствовали Антония и даже в знак покорности ему стали разрушать свой лагерный вал.

Лепиду ничего не оставалось, как вспомнить о былой дружбе, представив всё предыдущее досадным недоразумением. Антоний со своей стороны постарался ничем не унизить Лепида, приветствовал его самым почтительным образом, именовал «отцом» и «императором». Такое внезапное единение двух виднейших цезарианцев радостно приветствовали легионеры обеих армий, становившихся теперь единым войском. А Антоний превращался в его безраздельного хозяина[338]. На Мунация Планка произошедшее произвело столь сильное впечатление, что он быстро оставил свои колебания, долгое время его терзавшие: «Планк, отличавшийся вероломством, долго боролся с самим собою, мучаясь сомнениями, к какой партии примкнуть: то был пособником консула-десигната Децима Брута, своего коллеги, то писал письма, пытаясь продаться сенату, а потом предал и его»[339]. Что ж, такие люди, как Луций Мунаций Планк для таких смутных времён персоны совсем не удивительные. А вот стойкий противник Цезаря, а затем и Антония, убеждённый сторонник республиканского правления, каковое для него действующий сенат олицетворял, Марк Ювенций Латеренс, осознав окончательно безнадёжность предотвратить объединение Лепида с Антонием, покончил с жизнью, пронзив себя мечом[340]. Азиний Поллион, наместник Дальней Испании, колебаниями и сомнениями себя не утруждал, ибо всегда был твёрдым сторонником Цезаря, врагом Помпея и помпеянцев[341]. Лояльность сенату была для него вынужденной мерой, а союз с цезарианцем Антонием целиком соответствовал его убеждениям.

Теперь военные возможности Антония резко возросли. «Итак, снова поднявшись на ноги и выпрямившись во весь рост, Антоний перевалил Альпы и повёл на Италию семнадцать легионов пехоты и десять тысяч конницы. Кроме того, в Галлии для сторожевой службы он оставил шесть легионов во главе с Варием, одним из своих приятелей и собутыльников, известным под прозвищем «Пропоец»[342].

Едва ли, конечно, доблестный Варий заслужил доверие Антония и командование шестью легионами в такой важной провинции, как Трансальпийская Галлия, исключительно беззаветным служением римскому богу вина и винопития Либеру. Сам Антоний, как известно, этому был вовсе не чужд, но здесь он, должно быть, руководствовался тем, что Варий был из тех, к кому можно отнести слова И. А. Крылова: «По мне хоть пей, да дело разумей!»