Император Бубенцов, или Хромой змей

– Ну? Что скажете? Говорят, первое впечатление самое верное. Я имею в виду художественный уровень.

Впечатление было самое сильное. Ерошка чувствовал, как пошевеливались корни волос, мороз стягивал кожу на голове.

– Безупречно! – похвалил Бубенцов севшим голосом. – Тонкая работа. Мне сперва показалось, что изделие пластмассовое.

– Это потому что лаком покрыто. Бликует. А так-то подлинник. Органика.

– Вижу, что подлинник, – сказал Бубенцов. – Даже и уши оттопырены.

Потянулся, чтобы пощупать изделие, но вовремя отдёрнул руку.

Перед ними стояло человеческое чучело в натуральную величину. С глобусом на месте головы. С отлично выделанной кожей, позлащёнными ногтями. Человек, сделавший чучело, безусловно, обладал тонким чувством меры и целесообразности.

– С наклоном спины мука была! – сказал Шлягер. – Важно было не перегнуть. Чтобы смирение отражалось в фигуре, а с другой стороны наглядный переход от обезьяны к человеку. А так-то функциональная вещь.

Шлягер принялся демонстрировать изделие. Чучело ездило на резиновых колёсиках, раскачивало в вытянутой руке лампу собственной головы, держа её за длинные волосы. На кулаке, сжимающем волосы, сохранена была оригинальная татуировка: «Рома».

– Маму умеет звать! Вот глядите! – Шлягер кулаком ткнул чучело в живот.

– М-ма-а-а! – позвал изнутри скрипучий механический голосок.

– Натурально-то как!.. – заметил Бубенцов. – Берёт за душу.

– Не очень внятно, к сожалению. Концовку сглатывает, – посетовал Адольф, польщённый похвалою. – Полубес, чертяка такой, идею подсказал. Из куклы старинной вынули пищалку, вставили. Вы в прошлом году куклу выкинули на помойку. Ну, ту самую, с выколотым глазом. Дар покойного Яна Кузьмича. Полубес, когда за вами вёл наблюдение, подобрал. У нас ведь ничего не пропадёт. Око за око. А вот ещё вам, глядите! Даю щелбана…

Шлягер толстым ногтем щёлкнул изделие по носу. Выпуклые, как будто удивлённые, глаза чучела озарились мягким светом. Широко, от уха до уха, оскалился рот в вечной, немного презрительной улыбке.

– Зуб пришлось вставить, – извиняющимся тоном сказал Шлягер. – У живого-то прототипа дыра смотрелась естественно. А в произведении искусства, увы… Натуральность жизни слишком часто вступает в противоречие с законами искусства. Подправили. Лессинг ещё заметил, что лицо Лаокоона должно быть искажено гримасой страдания. Это если следовать правде жизни. Но по законам искусства даже в страдании должна присутствовать красота и гармония. Мы как наследники и продолжатели великой древнегреческой культуры должны твёрдо придерживаться этого принципа! Прекрасное не должно заслоняться житейскими…

– Зачем вы его убили?

– О, тут не нужно мне самому беспокоиться! А уж тем паче вам, случись что! – хитро подмигнул Шлягер. – Я чист пред законом. Умные англичане пословицу придумали для такого случая: «Зачем самому лаять, коли есть собака?» Завальнюк завалил.

– Стоило ради торшера?

– Та-а, – махнул ладонью Шлягер. – Всё равно бы умер.

– Ну, он бы помер позже. Своею смертью. В своей постели.

– Толку-то! Своей смертью. А чем не своя хуже? Сгнил бы понапрасну. А тут сами видите! Свет миру! В комнате отдыха пока пусть постоит. До инаугурации вашей.

3

Инаугурация должна была состояться «в месте светле, в месте злачне». Так выражался Адольф Шлягер. В тех кругах, где вращался Адольф, огромное, исключительное значение придавалось всему символическому. Особенно часто звучал и повторялся там главный лозунг, взятый прямо из Писания: «Мир и безопасность!» Продвигая во власть Ерофея Бубенцова, они как бы обещали народу не только мир и безопасность, но и светлую эру «злачности», то есть достатка, материального благоденствия.

Шлягер руководил подготовкой мероприятия самолично, не посвящая Бубенцова в докучные детали. Адольф всё время находился где-то рядом, копошился поблизости, постукивал, покашливал за стеной, что-то невнятно пришепётывал, сосредоточенно напевал. Часто забегал к Бубенцову, но только лишь «на секундочку», забывая, впрочем, зачем приходил. Брал с полки случайный томик сочинений Игнатия Брянчанинова, рассеянно шевелил страницы. Затем вдруг хлопал себя ладошкой по лбу, ставил книгу на место и вновь, вильнув своим длинным телом, пропадал за дверью. Словом, вёл себя в высшей степени загадочно. На все расспросы отвечал уклончиво. По-видимому, готовил сюрприз.

– Где же всё-таки будет проходить церемония? – в который уже раз домогался Бубенцов.

– В месте злачне, – загадочно осклабившись, в который раз пояснил Шлягер. – В месте злачне, в земле покойне.

4

Скоро, однако, разъяснилось, что имел в виду Адольф Шлягер, произнося загадочные слова про «место злачне, землю покойне». Инаугурация назначена была в Колонном зале Дома союзов. Да, именно так. Разосланы приглашения по всем посольствам. И ходил Шлягер с потрёпанной книжкой в руках, готовился, долбил громко иностранные вокабулы: «зайт берайт – будь готов, иммэр берайт – всегда готов! Гад блаз ю – будь здоров! Гехаб дишвол…»