Император и ребе, том 2

Но мы отвлеклись. Йошка все-таки немного знал русский язык, не то что большинство шкловских евреев, которые мешали еврейский язык с польским и думали, что важные господа из «Расеи» их понимают… Теперь Йошка набрался мужества и выступил вперед из группки извозчиков, чтобы разъяснить Зоричу на «чистом русском языке», о чем тут толкуют евреи.

— Ваши, — сказал он на чистом русском языке, — ваши превосходительство, ваши…

Но Зорич уже весь кипел от гнева и не пожелал выслушать штадлана.

— Как? — крикнул он. — Вступаться? Ах ты, жидок! Не сметь!

И хлестнул тяжелой нагайкой по обнаженной голове штадлана. К счастью, седло было слишком высоким, а Йошка — слишком низким. Он со страхом отшатнулся. На затылке у него вспух след от удара. Ни жив ни мертв, он бросился назад, к извозчикам, которые обступили его со всех сторон и достали свои кнуты.

— Мы не крепостные!.. — снова начали галдеть они, мешая еврейский язык с польским и будучи уверенными, что генерал их понимает.

— Бунт! — приподнялся в седле Зорич, и его лицо запылало, как генеральский мундир с медалями. — Бунт, ребята! Жидовский бунт…

И конечно, дело дошло бы в то утро до большой драки. А может быть, и до кровопролития, если бы не реб Борух Шик. Старый врач и ученый вмешался в происходящее и не допустил этого.

Все это утро, как и вообще обычно по утрам, он был у своего младшего брата Йосефа, в аптеке, чтобы забрать заказанные им для своих пациентов лекарства и помочь брату составить новые рецепты. В те времена ремесло врача и ремесло аптекаря часто перемешивались между собой. Это было почти одно и то же… Услыхав шум рядом с недостроенной церковью, Борух Шик выбежал на крыльцо аптеки и принялся призывать и увещевать:

— Семен Гаврилович! Семен Гаврилович!

Зорич всегда относился с уважением к старому врачу, который лечил его от чирьев, запоев и других болячек, однако на этот раз он даже не пожелал его выслушать. Генерал властно махнул рукой в сторону крыльца:

— Не мешай!..

Однако реб Борух Шик не стал ждать, пока Зорич уважит его и соизволит выслушать. Красивый и солидный, с большой бородой, лежавшей на груди поверх синей бекеши, он сбежал с крыльца, подбежал к разъяренному помещику и снова начал просить его:

— Погоди же, Семен Гаврилович. Не допускай новых несправедливостей! Вот приедет завтра или послезавтра наш друг Нота де Ноткин. Он и твой друг тоже. Пусть он здесь разберется и наведет порядок. Он-то уж никого не обидит…

Услыхав имя своего старого и верного советника, Зорич пришел в себя. Его ярость улетучилась. Он будто даже протрезвел. Зорич пробормотал что-то неясное, по-генеральски приложил руку к плюмажу, словно благодаря своего солдата, подавшего ему добрый совет, и приказал гайдукам возвращаться восвояси. Но, чтобы не показать своей внезапной слабости, снова погрозил нагайкой извозчикам:

— Я ж вас!..

Новость о том, что реб Нота Ноткин приезжает, разнеслась с этого момента по всему рынку и по всем лавкам. Люди заранее знали, что он скоро приедет, но не знали точного дня. И вот уже второе утро подряд шкловские цеха толклись на рынке и ждали знаменитого земляка, бывшего поставщика Потемкина, который когда-то был хорошо известен у высокого петербургского начальства. Евреи надеялись, что его умная голова и его вмешательство спасут их от злого помещика и его гайдуков.

Глава четвертая Первое «добро пожаловать»

1

Борух Шик ждал реб Ноту на улице, точно так же, как цеховые ремесленники. Но не столько из-за самого гостя, которого он мог бы подождать и у себя дома, сколько из опасения перед новыми скандалами на рынке. Последнее время шкловский помещик Семен Гаврилович Зорич совсем отбился от рук. Он забросил все лекарства и заменил их водкой и бабами. Бывший петербургский придворный кавалер больше не мог себя контролировать. Все его раздражало. Он нещадно порол своих крепостных. Даже бабам и девкам не делал скидки. А каждое скопление народа на еврейском рынке вызывало у него подозрение, что оно направлено против него и против его власти в городе; сразу же он посылал своих наемных гайдуков с нагайками… Поэтому реб Борух Шик имел основания опасаться, что и сегодня все может пройти совсем не гладко. Хотя евреи собрались, только чтобы оказать почет своему старому знаменитому земляку, бывшему министру финансов при дворе генерала Зорича…

Одетый в синюю бекешу с добротным меховым воротником и в высокие, подшитые кожей валенки, реб Борух стоял на высоком крыльце аптеки своего брата, как старый солдат на посту. Его растрепанная седая борода, его польский кушак с кистями и блестящая «мендаль»,[17] как говорили евреи, на груди — за медицинские заслуги — придавали ему важности. Так он стоял здесь, на рынке, не моргая. Мало ли что происходит! Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы евреи еще больше разругались с помещиком до приезда реб Ноты. А то потом иди, жалуйся и пиши прошения, что, мол, помещик тебя выпорол…