Император и ребе, том 2

Глава девятая Конец царя Павла

1

Чтобы быть как можно дальше от больших хмурых залов, где гулко, как в покинутых людьми развалинах, отдавался каждый шаг, и которые что-то нашептывают, если тронуть портьеру, и за что-то грозят дрожащими тенями, если зажечь свет, Павел приказал почти во всех императорских дворцах построить для себя специальные апартаменты. Один большой, недружелюбный зал или боковой флигель он разделял на маленькие комнатки и запирался в них. Так было сделано по его приказу в петербургских дворцах, а также в Царском Селе и в Гатчине — его любимых резиденциях.

Маленькие, уютные апартаменты имелись в упомянутых дворцах и прежде. Павел получил их в наследство от матери. Екатерина Великая тоже любила забираться со своими возлюбленными в маленькие будуарчики, чтобы не потеряться со своей женской страстью в больших пространствах. Чем крепче и дороже вино, тем меньше и красивее должен быть кубок, из которого его пьют… Поэтому ее миниатюрные будуарчики были оформлены с максимальной роскошью, с ориентальным привкусом, перенятым императрицей от ее самого знаменитого возлюбленного — Потемкина. Стены были по-турецки изукрашены золотой и серебряной филигранью, венецианскими зеркалами, красочными картинами и медальонами во всех ключевых точках мозаики и орнаментов. Низкие потолки были весело расписаны, шелковые балдахины покрывали удобные диваны; статуэтки из слоновой кости и фарфора стояли по углам на тонконогих столиках. Все изысканное и утонченное. Поэтому при дворе эти будуарчики прозвали табакерками, табакерками ее величества…

Однако Павел, ее наследник, с самой юности был воспитан в солдатской атмосфере, и солдафонские вкусы остались с ним на всю жизнь. Чем старше он становился, чем сильнее его одолевали болезни, тем больше он ненавидел всякую женственность, всякое чрезмерное приукрашивание. Он видеть не мог приторно-сладких, в немецком стиле, будуаров, оставшихся после его матери почти во всех дворцах. Запах гелиотропов, которым были пропитаны стоявшие там занавешенные шелковыми «небесами» диваны, вызывал у него дурноту. Поэтому он сразу же после смерти Екатерины приказал запереть все ее «табакерки», занавесить их двери портьерами, а для себя велел построить маленькие апартаменты по его собственному мрачному вкусу. Почти во всех императорских дворцах они состояли из трех-четырех комнаток со сложенными из тесно пригнанных друг к другу камней стенами. Без зеркал, без картин, без безделушек и люстр, переливающихся разноцветными огоньками. Полукруглые, сглаженные углы без теней. Белые невысокие потолки, до которых, казалось, можно дотронуться рукой, сидя на скамье. Окна были сводчатые, с толстыми, непрозрачными стеклами, как в монастырях. Тяжелые двери закрывались без шума. Походную кровать с жестким матрасом ставили в боковую комнату — безо всякой занавески и как можно дальше от входа, чтобы не шуршали никакие складки шелка. Там он по большей части спал в полном одиночестве. Правильнее сказать, проводил свои ночи, которые тянулись бесконечно долго, были нудными и полными кошмаров. Он редко спал крепко. При каждом шорохе вскакивал, крестился и хрипло кричал через окованную железом дверь, проверяя, стоит ли еще вооруженный гренадер на своем посту…

И здесь, в этом старомодном, наполовину средневековом дворце, принадлежавшем еще его прадеду Михаилу Федоровичу,[127] тоже были построены апартаменты подобного рода. Именно в них царь отправился сейчас из хмурого тронного зала — в раздерганных чувствах, полупьяный и измученный из-за разъездов по тюрьмам и казармам, продолжавшихся целый день, из-за поисков там наихудших «врагов царя и отечества», из-за того, что ему приходилось притворяться штатским в камере «рабина», давать тумаки офицерам и муштровать всякого рода чиновников и служащих, чтобы они по-солдатски четко с ним маршировали — неважно, где и при каких обстоятельствах он их встречал… Да, ему было от чего устать и даже измучиться. Пришло время отдохнуть немного, насколько Павел вообще был способен отдыхать…

2

Камер-паж почтительно забежал вперед, повернул тяжелый ключ в замке императорских апартаментов, открыл окованную железом, похожую на монастырскую дверь, поклонился да так и остался стоять в виде буквы «Г», ожидая, пока безумный властитель пройдет в свою спальню и запрется изнутри, избавив всех от себя хотя бы на время.

Но царь не вошел внутрь. Он почувствовал затаенное нетерпение своего раба и искал, к чему бы придраться. В нише облицованной кафелем печи, которую растапливали снаружи, чтобы не мешать ему, Павел заметил подсвечник. Обе свечи в нем наполовину обгорели. Сердце его учащенно забилось, словно он увидел своего личного врага, который даже не прятался… Павел потер лоб, вдруг вспомнив, что ему сказал сегодня в тюрьме Тайной канцелярии лиозненский раввин: у великого царя есть враги, и самые худшие из них — это самые близкие к нему люди.