Император и ребе, том 2

Однако слова пажа сразу же подтвердил громкий, немного фамильярный голос графа, своего человека:

— Это я, ваше величество! Очень важная новость.

Слишком сладко и добродушно прозвучал голос Палена. Если дело такое важное, то и голос должен был быть серьезный… Поэтому Павел не открыл сразу, а приложил к двери ухо, слушая.

— Откройте, ваше величество! — голос Палена стал нетерпеливее. — Эстафета от нашего посла в Париже. Новая интрига Наполеошки…

На этот раз голос уже больше подходил для серьезного дела… К тому же «Наполеошка» был слабым местом Павла. Слепая ненависть царя к этому вознесшемуся «корсиканскому бандиту» была так велика, что его болезненная подозрительность и чуткий слух сразу же притупились.

Ключ неуверенно повернулся в замке, и граф Пален вежливо стал пропихивать свое грузное тело в едва приоткрывшуюся дверь. Немного чересчур поспешно он пропихнул свой толстый живот и одну толстую ногу в чулке, как будто боялся, что царь передумает и не впустит его…

— Ты чего? — снова стал подозрительным Павел. — Как ты смеешь пихаться? Ты!

Однако Пален с почтительностью, разлитой по жирному лицу, притворился, что не слышит. Он вошел в императорские апартаменты и еще слаще продолжил якобы прерванный доклад:

— Итак, ваше императорское величество, этой самой эстафетой была доставлена депеша. Она прибыла в комендатуру к генерал-аншефу Обольянинову. В ней… в не-ей…

Нахмуренное лицо Павла вытянулось, потому что за толстой спиной Палена вдруг вырос камер-паж и поднял над затылком графа подсвечник с двумя восковыми свечами. Это снова был тот же самый подсвечник, за который сегодня царь уже выругал его и сорвал парик. Теперь восковые свечи были к тому же зажжены и, неприкрытые, словно назло, колюче светили царю прямо в глаза. Именно потому, что он строжайше это запрещал…

Это было так неожиданно и нагло, что Павел сразу же забыл обо всех своих подозрениях и бросился с кулаками на нахального пажа. Но грузная фигура Палена помешала ему. Граф тупо, как бык, загородил царю дорогу. Ни туда, ни сюда.

— Одну минуточку, ваше величество! — заговорил он, не переставая скалить зубы, чтобы изобразить на лице сладкую мину. — Сейчас придет гонец… Эс-та-фе-та!

На его зов из темного тронного зала высыпала целая ватага офицеров. Во главе их были граф Уваров,[129] Скарятин[130] и Беннигсен.[131] Они будто выскочили из-под черной занавеси в своих треуголках с перьями, в украшенных кружевами и вышивкой кафтанах и с обнаженными саблями в руках. Все они в один голос закричали:

— Ура! Ура! Царь Александр!

— А! — икнул Павел. И сразу же принялся кричать во весь голос: — Ко мне! Ко мне! На помощь! Караул!

Но его одинокий голос потерялся в громовом «ура!» и в дикой свалке, начавшейся вокруг. Колючий свет двух свечей вспыхнул совсем близко, и чья-то лапа грубо рванула с его головы парик. Наверное, это мстил обиженный паж…

Павел почувствовал себя голым и обеими руками начал прикрывать свою обнаженную голову, как прикрывают срам. Потом, спохватившись, попытался защитить горло, но было уже слишком поздно. Откуда-то змеей проскользнул длинный зеленый шелковый шарф и, как холодный скользкий удав, обхватил слабую шею царя под самой челюстью, над стоячим армейским воротником, и больше не отпускал. Его затягивали с двух сторон восемь пар рук. Над Павлом склонились четыре напряженных лица — Палена и Скарятина — красные, а Беннигсена и Уварова — смертельно бледные… Они сразу же поплыли перед вылезшими из орбит глазами императора. Бледные и красные перемешались, руки растаяли…

Жертва начала бороться, кусаться, царапаться. Так продолжалось, пока царь не упал. Язык стал слишком большим для его рта. Чем шире Павел открывал рот, тем больше становился язык. Колючий свет двусвечника заметался. Он стал мутно-красным, будто его рассеивал алебастровый колпак… Потом свет остановился, потускнел, уменьшился. И погас совсем. Приведение приговора в исполнение завершил удар кованым каблуком в левый висок и в глаз, словно страшная и тяжелая печать.

Глава десятая Ура! Ура! Царь Александр!

1

Скоро уже восемь часов — с четырех пополудни и до полуночи, — как наследный принц Александр находился в гостях у своего близкого друга, князя Адама Чарторыйского. Он еще не думал возвращаться в императорский дворец, но и от того, чтобы остаться ночевать, тоже отказался. Сегодня принц вообще был необычайно беспокоен. Уже поговорили обо всем на свете, только не о самом главном, о чем оба знали, но притворялись не знающими…