Император и ребе, том 2

— Полунамеками, недоговорками. Как старики разговаривают между собой, когда малышня их слышит. Это было уже давно. Я был тогда еще мальчишкой. Но понимал намного больше, чем они думали. Я понял, что твой бывший жених имел дело с Кройндл… В твоем доме и у себя в аптеке. И что замужество Кройндл в Лепеле было вынужденным… Муж начал с ней ругаться сразу же после свадьбы, а она — с ним. Если бы Кройндл не умерла родами, они все равно бы развелись…

Чем дольше говорил Алтерка, тем просветленнее и спокойнее становилось лицо Эстерки. Только что выглядела подавленной — и вот она уже обаятельно улыбается и даже лукаво хихикнула. Это было совсем на нее не похоже. Она погрозила пальцем своему единственному сыну:

— Не он один любил Кройндл… Ты — тоже.

Внезапное веселье Эстерки вызвало у Алтерки беспокойство. Его глаза загорелись:

— Да, она же тебе рассказала. Рассказала, не стесняясь…

Острым чутьем женщины, спасающейся от подозрения, Эстерка почувствовала, что надо воспользоваться растерянностью Алтерки, чтобы еще больше оглушить и ослепить его. Она намеренно насмешливо посмотрела ему в лицо:

— Она все мне рассказала. Про коптилку, которую ты потушил. Про ночь в ее спаленке…

3

Алтерка покраснел, что случалось с ним редко. Он больше не мог выдерживать взгляда матери. Ему показалось, что не подобает матери разговаривать с сыном так открыто и… таким голосом. У него начал заплетаться язык:

— Если так, то возможно… что эта малышка… сиротка Кройндл… Как ты думаешь?

— Нет-нет-нет!.. — поспешила успокоить его Эстерка. Она боялась, чтобы ее слова не слишком уж его потрясли. — Малышка? Нет. Она — дочь Йосефа Шика. Ведь я годами его мучила. А Кройндл пожалела… Она поначалу сама дразнила его, надевала мои платья, делала такую же прическу, как я. Но понемногу, понемногу… Все началось с комедии, с игры. Знаешь ли, у женщин так часто получается…

— Теперь я понимаю, — вздохнул Алтерка. — Поэтому ты с ним и рассталась.

— Да.

— А малышка, ты считаешь…

— Я, можно сказать, уверена. Она похожа на него. Такие же волосы были когда-то у Йосефа Шика. Когда он был еще моим учителем…

— Когда я вчера увидел ее, она кого-то мне напомнила. Правда. Но я никак не мог понять, кого…

— Ее считали недоношенной. Она родилась через семь месяцев после свадьбы Кройндл. Но муж не захотел поверить в это. И у него были для этого определенные основания. Поэтому я и бросилась в Лепель сразу же после смерти Кройндл и удочерила сиротку. Я знала, что она осталась в дурных руках. Вдовец ни минуты со мной не спорил. Он, кажется, был рад отделаться от девочки…

— Но потом все-таки он приезжал ее навестить. Ты, кажется, вчера об этом упоминала…

— Когда малышка подросла. Насколько я понимаю, он хотел убедиться… Увидев, что она ничуть не похожа ни на него, ни на свою покойную мать, он уехал еще более обозленным, чем приехал. Сразу же после этого он во второй раз женился. И с тех пор даже не пишет.

— Маленькая Кройндл тоже помнит визит отца. Помнишь, как она поймала тебя вчера на лжи?..

— Да, помню.

— Она умна, — Алтерка цинично рассмеялся и добавил: — Как все незаконнорожденные.

— Что это за речи?…

— Успокойся, мама. Ты ведь сама рассказала… Я не отрицаю, что это придает малышке особое обаяние, своего рода перчик. Она будет разбивать сердца, как стекло… когда подрастет. Уже скоро. У меня опытный глаз в том, что касается слабого пола. В четырнадцать-пятнадцать лет она уже будет пикантной девицей. Увидишь.

— Алтерка! Как ты разговариваешь?

— Как человек, освободившийся от тяжких дум. От подозрения в отношении себя самого… Мамка, позови ее! Позови сюда сейчас. Я хочу на нее посмотреть. Мне ужасно любопытно, намного любопытнее, чем вчера. Она такая миленькая маленькая байстрючка…

Смеющиеся глаза Эстерки вдруг широко раскрылись. Вскипев, она поднялась со стула и обеими руками швырнула свернутый портрет Менди на кровать Алтерки:

— Ты — вылитый папенька!.. — прошипела он сквозь зубы. — Это говорит в тебе его нечистая кровь… — И прежде чем Алтерка успел прийти в себя, она заорала: — Уезжай отсюда! Уезжай!

Алтерка выскочил из постели неодетый. Он хотел схватить ее за руку, но она не позволила.

— Ты даже не стесняешься! — сердито упрекнула его она. — Сперва оденься!

Он снова забрался под одеяло.

— Хорошо, — сказал он, обиженный до глубины души. — Я уеду… Но почему вдруг? Что опять случилось?

Она успокоилась, присела, но ее голос все еще был взволнованным:

— Совсем не вдруг. Я уже сказала тебе ночью. Я тебя умоляла. И сейчас умоляю. Уезжай! Так будет лучше. Ты слишком похож на своего отца. Каждое твое слово — его. Каждая твоя мина. Ты ведь знаешь, как я настрадалась. Поэтому ты должен меня понять.

— Нет, я не понимаю. Я очень мало понимаю во всех этих твоих безумствах. Но я не хочу, чтобы ты страдала. Я уезжаю. Уезжаю. Только вот думаю, куда…