Император и ребе, том 2

Сразу же после еды его пригласили в «академию»… То есть в здание слева от дворца, с раскрытой каменной книгой над входом. Только здесь Алтерка увидел, что все, что рассказывали и воображали в Петербурге, даже не приближалось к тому, что имелось здесь на самом деле. Библиотека была велика. Рукописи — отдельно, редкие книги — отдельно. Талмуд и комментарии к нему — отдельно. Еврейская наука — отдельно, а мировые науки на нескольких языках — отдельно. Все книги были переплетены в кожу с позолоченными корешками. Дорогие рукописи лежали в аккуратно надписанных шкатулках. Кроме того, тут был целый строй открытых и запертых шкафов с коллекциями, которые реб Йегошуа Цейтлин собирал всю жизнь. Все это были предметы еврейского искусства, спасенные им от уничтожения: из огня, от грабежа, с рынков старья и из тиглей расторопных ювелиров. Тут были выставлены серебряные воротники от талесов и вышитые чехлы от свитков Торы, златотканые изображения древа жизни и украшенные жемчугом короны для свитков Торы. Шкатулки для благовоний для обряда гавдолы и ханукальные лампады, кубки для гавдолы и кубки пророка Элиягу.[204] Сефардские, польские, литовские, турецкие, персидские, бухарские… Все, что Алтерка видел раньше в синагоге и в доме Цейтлина, было только образцами. Здесь же находилось главное собрание.

Напротив всех этих полок, стеллажей и шкафов тянулся целый ряд дверей. На каждой была надпись: «реб Йегошуа Цейтлин», «реб Нохум Магер», «реб Мендл Лепин», «реб Борух Шик»… Каждая дверь вела в отдельный кабинет с собственной библиотекой и рабочим столом. Здесь каждый ученый из академии Цейтлина работал по своей специальности. Реб Нохум писал свои «Дополнения к первым плодам»; доктор Борух Шик — книгу о гигиене «Прямой путь»; Мендл Сатановер — «Отчет души»; реб Йегошуа Цейтлин — «Малую книгу заповедей».

После дверей в эти кабинеты была широкая дверь с занавесью, которая вела в зал собраний. Чтобы ученые время от времени встречались здесь и могли бы помочь друг другу сведениями, решить, что печатать, а над чем работать дальше… Здесь же, в этом большом зале, Алтерка передал пачку рукописей, оставшихся от деда. Среди них была и папка с материалами о правах евреев. Только теперь его стали расспрашивать о последних днях реб Ноты Ноткина, о его последней аудиенции у императора Александра. И Алтерка рассказал во всех подробностях, как умер его дедушка. Совершенно внезапно, держа руку на папке с материалами по «правам евреев», уронив свою старую голову на письменный стол. Так его и нашли… Реб Борух Шик кусал конец сивой бороды. Сатановец близоруко рассматривал ногти на своих женских руках и смущенно вспоминал, что еще в «анно 1798» реб Нота был свеж и бодр. Голова его полнилась планами. Он, сатановец, получил от него тогда письмо из самого Санкт-Петербурга — несколько загадочное, но в то же время полное радостных надежд. Призыв Наполеона, с которым он обратился в тот год к евреям на Ближнем Востоке, и его план вернуть евреям Эрец-Исроэл произвели на покойного реб Ноту большое впечатление. Он верил, что расстояние от этого плана до его воплощения совсем невелико…

Тут реб Йегошуа Цейтлин печально улыбнулся:

— Мой покойный друг был настоящим мечтателем. Идея вернуть евреям Эрец-Исроэл впервые возникла отнюдь не в голове якобинского генерала Буонапарте. Уже римский император Юлиан Отступник планировал это сделать. Светлейший князь Потемкин тоже носился с этой идеей… Сразу после взятия турецкой крепости Измаил он вбил это себе в голову. Сначала Потемкин хотел исполнить завещание Петра Великого и войти в Стамбул. Оттуда через Малую Азию до Палестины — всего один шаг… Ему хотелось стать Танкредом.[205] Вернуть святые места в Иерусалиме христианам, а всю Палестину — евреям. Созвать туда всех рассеянных по миру евреев и объединить их в одно царство под эгидой императрицы Екатерины. Он даже написал об этом тайное письмо «матушке Екатерине», раскрыл ей свой грандиозный план и ждал ответа. Ждал долго. А когда ответ наконец пришел, Потемкин долго ходил черный, как земля, и пил. Только позднее, когда протрезвел и начал лечиться, по своему обыкновению, квасом, он показал это письмо. «Ты, Йоша, “майн херц”, — сказал он. — Ты настоящий человек. Ты умеешь молчать, когда надо. Читай!..»

Реб Йегошуа замолчал и растерянно потер руки. К нему начали приставать, чтобы он рассказал все до конца. Он оглянулся на Алтерку, как будто спрашивая двадцатидвухлетнего гостя, достаточно ли он взросл для таких вещей?.. И, наверное, по искоркам в узких глазах Алтерки понял, что да, уже достаточно.