Император и ребе, том 2

— Ах, не ты одна, мамка, делаешь такие мины. Мои женатые товарищи рассказывают, что их матери тоже капельку ревнуют их к своим невесткам. Даже если те самые милые и удачные. Свекрови всегда ищут в невестках изъяны. Они любят приставать к ним. Так уж, наверное, заложено природой…

— О!.. Но при чем тут все это?

Алтерка игриво подмигнул своим масленым глазом рослой сиротке:

— Ты действительно не ревнуешь, мамка? Спасибо тебе хотя бы за это!..

Только теперь Эстерка увидала изысканную элегантность, с которой ее единственный сын был разодет. Так щегольски не наряжаются, когда ненадолго забегают к матери после дальней дороги… Его светло-серый цилиндр, лежавший сейчас на стуле, так хорошо подходил к его узким, обтягивающим брюкам. Зеленые, как трава, цветочки на его белом складчатом галстуке, ярко выделявшемся на фоне золотисто-желтого жилета, точно так же хорошо подходили к его камзолу из легкого оливково-зеленого бархата. А четыре серебряные пуговицы на груди, расположенные четырехугольником, и другие пуговицы на зауженной талии и на рукавах, так хорошо гармонировали с блеском пряжек на его коротких сапожках с отворотами, по последней моде. А сами эти сапожки перекликались по цвету с золотисто-желтым жилетом Алтерки и с его хорошо расчесанными русыми волосами и бакенбардами. Красивая трость, лежавшая поперек перевернутого цилиндра, была украшена массивным литым серебряным набалдашником в виде узкой головы охотничьей собаки с глазами из топазов. Он стал гораздо более красивым и статным за эти два года, несмотря на не очень приятные морщинки в уголках рта и у крыльев носа, которые были теперь немного глубже и жестче, чем два года назад.

Но вместо того, чтобы восхищаться своим единственным сыном, так расцветшим в свои двадцать с небольшим лет, и радоваться ему, Эстерка ощутила пробегающий по спине холодок. Ее тошнило от расцветки его наряда, а ландышевый запах его духов душил ее.

«Что он здесь так разженихался?.. — снова возник у нее в голове вопрос. — Ведь нельзя же себе вообразить, что… Нет, нет, нет! Боже упаси!»

Чтобы положить конец этому мучительному напряжению, Эстерка встала и сказала, что должна пойти посмотреть, что делается на кухне. Он ведь останется на обед? Нет-нет. Не надо отказываться. Он должен остаться! Она не желает даже говорить о том, что он поедет на постоялый двор…

С холодной вежливостью богача, который снизошел до того, чтобы сесть за стол у бедной родственницы, Алтерка принял это приглашение. Он только попросил отослать записку его другу на постоялый двор, чтобы тот не ждал его к обеду. Он поначалу не собирался оставлять приятеля одного, но раз уж…

Это прозвучало как одолжение капризной матери. Однако Эстерка сделала вид, что не расслышала и не поняла, что означает это «раз уж». Она молча подождала, пока ее единственный сын напишет записку, и тогда подозвала приемную дочь:

— Кройнделе, золотце мое! На, передай это мадемуазель Лизет. Пусть она это отошлет. Ва ма шери![266] Мадемуазель уже, конечно, ждет тебя с едой.

Кройнделе бросила вопросительный взгляд на гостя, сделала книксен и вышла. Сразу же после этого Алтерка поднялся, и на его тонких губах заиграла двусмысленная усмешка:

— Скажи-ка, мамка! Ты всегда ешь так — одна-одинешенька?..

— Нет, — сказала, потирая в растерянности руки, Эстерка. — Я подумала… из-за тебя…

— Из-за меня? — пожал широкими плечами Алтерка. — Что до меня, то, если хочешь сделать мне приятное, оставь Кройндл есть с нами вместе.

— Нет-нет-нет! — нахмурилась Эстерка. — Вдруг нам придется говорить о таких вещах, о которых ребенок не должен слышать…

— Именно поэтому, — произнес Алтерка, подходя к ней поближе. — С глазу на глаз можно снова дойти до прежних разговоров… Зачем? Я ведь остаюсь здесь меньше, чем на день… Твою руку, мамка!

Это звучало логично. И после минутного колебания Эстерка уступила.

— Хорошо, — коротко сказал она со вздохом усталого человека, берущего на себя новое бремя. Но руки для поцелуя не подала. Даже отступила на шаг…

Алтерка чуть округлил свои смешливые глаза, и она заторопилась, оправдываясь:

— Только одну минуточку. Мне надо пойти посмотреть, как обстоят дела на кухне…

— Мне тоже нужна только одна минуточка!.. — издевательски сказал он в ответ. — Ты уже и руку мне не разрешаешь поцеловать?.. Тогда хотя бы скажи, кто такая эта мадемуазель Лизет?

— Ее зовут Лизет Шабо. Она гувернантка Кройндл, француженка.

— В такой дыре?

— Если надо, то и сюда выписывают. Может быть, ты хочешь с нею познакомиться? Но я должна тебя предупредить: она редкостная уродина…

— Нет, спасибо! Я смотрю, мамка, ты придерживаешься старого доброго обычая красивейших петербургских дам… Это радует.

— О какой системе ты говоришь?

— Брать в дом уродливых гувернанток, чтобы самим лучше выглядеть на их фоне.

— Ах, это меня уже давно не беспокоит…

— Ну-ну-ну!.. Но тебе, мамка, это еще не нужно!

— Спасибо за комплимент… Но Кройнделе нужно. А заодно и я не теряю своих скромных познаний во французском.

— А, тех, что твой бывший… учитель тебе вдалбливал! Как там его звали? Шик, кажется?