Император и ребе, том 2

Маленький иноверец с большими ноздрями подошел поближе. Он остановился на красном ковре, как на раскаленных углях. И реб Нота увидал теперь, что из его похожей на мочалку бороды вырвано множество клочьев.

— Да так что, добрый человек, кормилец наш, — начал жилистый староста, кланяясь в пояс после каждого эпитета, — до нас дошло, что это ты привез «чертовы яйца» из басурманских земель. От нехристей, которые в Бога не верят…

— Ах, бульба! — насторожился реб Нота. — А какое отношение это имеет к Богу?

— Бульба, так сказать… — подтвердил маленький иноверец и притворился, что последнего вопроса не расслышал. — Всё это поганые яблочки, которые растут в земле. Ябочки сверху и яблочки снизу. Нижние, грязные, жрут! А верхние оставляют гнить… Это не для нашего брюха, добрый человек! Вон в Рыжкавичах, рядом с еврейским «могильником», у всех из-за этого кишки опухли. У коров от этого водянистое молоко без жира, а куры кладут из-за этого яйца без скорлупы, как грибы. В другой деревне у одной крестьянки случился выкидыш от такой еды… А выкидыш был похож на большую картофелину, кривой и хромой, и жилы с него свисали, беленькие, как корешки этой поганой бульбы. Как корешки…

4

Реб Нота, терпеливо слушавший эту речь, не выдержал и горько рассмеялся:

— Я уже знаю все ваши сказки. Ты еще многое забыл… Как тебя зовут? Михайло? Так вот, мил человек Михайло, ты еще забыл, что от бульбы у жнецов начинается лихоманка, а у коз отваливаются рога, а старики и дети не могут ночью сдержаться, писаются и портят сенники… Да вы просто дикие люди! Половина Нямеччины[41] и Франции едят это и здоровы. Императрица Екатерина в Петербурге тоже ест это. Ей готовят из бульбы разные блюда, и она, хвала Всевышнему, здорова и красива. Это она, ее величество императрица, велела сажать бульбу по всей Белоруссии, а не…

— Мы не знаем, что едят там, в Питере, — поклонился в пояс иноверец, продолжая при этом исподлобья глядеть на реб Ноту. — Не нашего ума это дело. Мы люди темные. Мы знаем только, что нам горько из-за этих черных яблочек. Чтоб о них не знал ни один православный человек!.. Смилуйся над нами, добрый человек, сделай так, чтобы нас больше не принуждали сажать и жрать такое паскудство. Вот мне кат[42] у пана Зорича на конюшне полбороды вырвал, бил меня головой об стенку. «Ты велишь, — говорил он, — своим деревенским хамам, чтобы они сажали бульбу, или нет? Потому что иначе я сейчас сделаю печеную бульбу из твоей вшивой головы»… За то, что мы не хотели сажать бульбу, — пытали; за то, что не хотели забирать ее с поля, — тоже пытали… Уже скоро середина зимы, а они все еще помнят и пытают… Все добрые люди говорят нам, что только ты можешь нас спасти. Мы умоляем тебя, кормилец, со слезами на глазах умоляем: ты, говорят, наслал на наши головы из Питера эти чертовы яйца, — забери их. Денно и ночно будем за тебя Бога молить!..

— Я ведь вам говорю, — снова начал убеждать их реб Нота, обращаясь главным образом к маленькому старосте, и при этом подмигнул Хацклу, чтобы тот был наготове. — Я ведь вам говорю, люди добрые, что вы понапридумывали себе болячек… Ведь евреи тоже сажают ту же самую бульбу в своих огородах, варят ее и жарят, даже добавляют их в свои субботние блюда и не болеют. В моем доме ее тоже едят. Даже женщины и дети. Мой единственный внук ее ест. Если хотите, я буду ее сам есть у вас на глазах.

— Не треба! — пробубнил маленький староста с большими ноздрями, и хитрый огонек заиграл в его водянистых глазках. — Мы знаем, что евреям это не вредит. Евреи «вумный» народ. О чем тут говорить? Они знают такой заговор. Их никакой яд не берет. Не то что мы, деревенские холопы, привыкшие к черному хлебу с солью… Сделай милость, добрый человек, вечно будем за тебя Бога молить!..

Реб Нота тяжело вздохнул, вытер пот со лба.

— Уф! — сказал он по-еврейски Хацклу. — С самым глупым евреем легче договориться, чем с самым умным из этого народа.

— Гоните их! — пробурчал Хацкл в свою жесткую, как проволока, бородку. — На кухне достаточно молодых парней с дровяного склада и с пивоварни. Позвать их сюда?

— Погоди еще немного, — сказал реб Нота с улыбкой, чтобы не вызвать подозрения у иноверцев. И с тем же выражением лица снова обратился к сельскому старосте:

— Ты ведь староста в деревне. Как там тебя зовут? Михайло? Так вот, Михайло, ты староста, а говоришь глупости, как маленький мальчишка. За что и с какой стати правительству хотеть вас отравить? И уж, конечно, мы, евреи, этого не хотим. Зачем нам вас травить? А кто будет рубить нам дрова, пахать наши огороды, снимать огарки субботних свечей, если не вы? Мы только хотим, чтобы вы не пухли от голода. Вот чего мы хотим. Земля в Белоруссии бедная, она не родит достаточно хлеба…

— Но мы же тебя умоляем, — завыли в один голос маленький староста и вся депутация иноверцев. — Мы лучше будем голодать, только забери от нас эту беду, эти чертвовы яйца, чтоб они сгнили!..