Император и ребе, том 2

Реб Нота пожал плечами и пробормотал себе под нос:

— Вот как далеко это уже заходит? Здесь тоже?

— Знаете что? — собрался с силами побитый хасид. — Я из Тривусов, зять Тривуса. Но меня поймали в доме тестя за чтением книги «Танья»[38] реб Шнеура-Залмана. Всего одной главы, переписанной от руки… Избили и вышвырнули из дома богача. Теперь меня к тому же хотят силой заставить дать развод жене. Как я могу дать ей развод, если я ее люблю и она меня тоже любит? У нас уже есть двое маленьких детей…

— А что я могу сделать? — сказал в замешательстве реб Нота. — Как я могу вмешиваться в подобные вещи? В отношения между тестем и зятем… Реб Нохум Тривус — влиятельный еврей.

— А примирение? — затрясся побитый хасид. — Примирение мужа и жены? Вы не должны этого допустить, реб Нота!

— Прекрати! — разозлился на него второй хасид, — Что ты лезешь со своими семейными делами? Есть вещи поважнее. Дай мне сказать!.. Мы знаем, реб Нота, что у вас только что были посланцы из Вильны с этим… с доносчиком из Пинска. Простите, что я так говорю! Они на нас донесли, мы знаем, что из-за них на нас обрушились новые гонения… но… но…

Слезы размером с горошину потекли по щекам казавшегося уверенным в себе хасида. И он тоже не закончил своей речи.

Реб Нота вздохнул. Он принялся задумчиво перебирать бумаги на столе и перебирал их, пока не нашел подходивших к случаю слов:

— Ну, дети! Доводов виленской… то есть раввинской стороны, как и доводов хасидов, я уже достаточно наслушался. В Петербурге, в Вильне. Куда бы ни приехал и где бы ни остановился. Вставили в молитвенник другой текст благословения кдуша… Отшлифованные ножи для убоя птицы и скота… Громко кричат во время молитвы… Другой «Кицур шулхан арух»… А я ведь всего лишь купец. Что понимает такой еврей, как я, в подобных вещах? Даже наш реб Йегошуа Цейтлин из Устья не может разобраться во всей этой путанице. Реб Борух Шик, наш врач, тоже не может. С ними надо говорить на эту тему…

— Да нас же к ним даже не подпускают, реб Нота! — сказал побитый хасид.

— Ясно, что нас не пустят даже на порог, — откликнулся его товарищ. — Наш учитель, реб Шнеур-Залман из Лиозно… Даже его гаон не впустил к себе. Кто же нас-то допустит?

— Мы созовем собрание! — решил реб Нота ясно и четко и снова опустил очки на нос. — Будем искать компромисс. Я сегодня уже говорил об этом. Пока что не поднимайте шума. Держитесь тихо.

— Мы и шум? — пожали атласными плечиками оба хасида. — Мы тихи, как трава под ногами. Все время проводим в молельне. Нам нельзя видеть наших жен и детей, и мы молчим.

— Знаете что? — вдруг сказал реб Нота.

— Что?

— Приходите завтра на трапезу. На бар мицву моего внука.

— О чем вы говорите, реб Нота? — открыл от удивления рот побитый хасид. Он даже забыл о своем кровоточащем носе и убрал от него красный платок. — Да ведь нас здесь растопчут! Нас стаканами забросают…

— Беру это на себя! — твердо сказал реб Нота. — Приходите завтра.

— Ну, а сейчас? — оба хасида продолжали топтаться на месте и не хотели уходить.

— Что «сейчас»?

— Мы боимся выйти. Мясницкие подмастерья со снежками поджидают нас. Каждый снежок размером в кулак и жесткий, как камень…

— Ах, вот как? — поднялся с места реб Нота. — Хацкл, выйди проводи этих молодых людей и вели уличным мальчишкам, чтобы они не смели их задевать. Скажи, реб Нота Ноткин так велел!

2

Сразу же после того, как он выпроводил напуганных хасидов, в кабинет реб Ноты посыпали представители всяческих обществ и братств города: погребального братства, благотворительного общества, общества помощи сиротам, общества помощи нуждающимся в одежде, помощи бедным невестам… Все они якобы пришли так рано только для того, чтобы поприветствовать столь важного гостя, приближенного к царству… Однако на самом деле — чтобы получить несколько рублей: каждый для своего общества. Случилось именно то, о чем Эстерка заранее предупреждала свекра.

И все старосты и служки действительно ушли не с пустыми руками, это было настоящее «приездное», как говорил сам реб Нота. К тому же все они были приглашены на завтрашнее торжество, на бар мицву его внука.

Хацкл-оденься на этот раз не стал дожидаться, пока последний, староста из общества помощи бедным невестам, завершит свою длинную и витиеватую благодарственную речь. Он постучал в дверь и сердито объявил:

— Пришли из портновского цеха и из сапожницкого тоже. Они недовольны, говорят, что реб Нота обещал им вчера на рынке принять их и выслушать их жалобы первыми. А теперь…

— Скажи им, — перебил реб Нота слегка нетерпеливо, но вежливо, как он научился в Петербурге, — скажи им, что я держу свое слово. Их я приму отдельно. Ведь я их пригласил к чаю. Сегодня в четыре часа, когда никого уже не будет и никого другого не впустят.

Только теперь староста общества помощи бедным невестам заторопился:

— Ах, ах, реб Нота! У вас отнимают слишком много времени… Велики потребности всего народа Израиля!..

— Не столько потребности, сколько беды, — поправил его реб Нота. — Времени у нас всех когда-то будет предостаточно. Через сто двадцать лет…