Император и ребе, том 2

Однако реб Авигдор вошел в кабинет реб Ноты не как человек, который «прибился» к посланникам гаона и «таскается» за ними, а как главный человек, который привел сюда всю эту раввинскую депутацию. Он был одет в дорогой лапсердак, похожий на бекешу. В руках держал трость со слишком большим серебряным набалдашником, похожую на жезл церемониймейстера. Он величественно поприветствовал реб Ноту и заговорил, примешивая в свою речь польские, русские и немецкие слова:

— Искреннее пожелание мира и сердечное «добро пожаловать!» советнику двора Польши и Белоруссии, богачу реб Ноте Ноткину, стоящему перед царями. Надеюсь, мы вам не помешали. Тут с нами реб Саадья, один из глав виленской общины, с которым вы, конечно, и раньше были знакомы. А это — раввин реб Хаим со двора Рамайлы. Честь имеем, так сказать!..

Рыжеватая борода Авигдора, в которой тут и там видны были белые волоски, узкая и остроконечная, как у козла, при этом торжественно раскачивалась; а его мясистые губы двигались, растягиваясь в будто бы дружелюбную улыбку, но при этом четко артикулируя каждое слово. Его карие глаза с красными прожилками в белках смотрели, тем не менее, пристально и пронзительно, как глаза ястреба. Они следили за тем, какое впечатление произвело его вычурное приветствие на знаменитого еврейского богача, «приближенного к царству».

— Присаживайтесь, реб Авигдор из Пинска! — холодно пригласил реб Нота, подчеркнув слово «Пинск», давая понять: мы знаем, откуда вы и что делали на вашем прежнем посту раввина… — И вы садитесь, реб Саадья! Раввин реб Хаим, будьте любезны! Окажите мне честь.

Реб Авигдор сразу же почувствовал скрытый смысл подчеркивания слова «Пинск» и холодность, прозвучавшую в обращении к нему на фоне теплого и дружеского обращения к двум другим посланникам. Он сразу же сдвинул на голове свою шапку с синим атласным верхом и что-то проквохтал, как петух, которого перебили посреди кукареканья. Потом он сел.

А реб Нота обратился как раз к самому скромному и самому бедному из этой маленькой депутации — к раввинчику реб Хаиму со двора Рамайлы:

— Что вы скажете хорошего, раввин реб Хаим? Что привело вас ко мне? Я бы, конечно, первым должен был вас навестить, но не знал, что вы здесь. Я только вчера приехал…

— Мы знаем, — тихо и скромно заговорил реб Хаим, подбирая слова. — Мы… То есть до наших ушей дошло, что вы только что побывали в городе и матери во Израиле, в святой общине нашей, в Вильне. Как там дела у учителя нашего Элиёгу, светоча нашего Изгнания? Скоро уже два года, как мы разъезжаем, выполняя его поручение, по Литве и Белоруссии и не слышим его сладостных речей, не видим его светлого, одухотворенного лица.

— Как бы мне вам сказать? — задумчиво произнес реб Нота и посмотрел в сторону. — Он все тот же праведник и мудрец…

— Мы слыхали! — отозвался толстый реб Саадья. — Слыхали, как учитель наш реб Элиёгу ответил тому дикому ученому относительно того, как стать гаоном. «Ты должен только захотеть». Хе-хе-хе… Да, но как у него дела со здоровьем?

— Всевышний да продлит его дни… — отвел в сторону взгляд реб Нота.

— Мы понимаем, понимаем, — вмешался раввинчик реб Хаим. — Та же самая мудрость, но не то же самое здоровье…

Реб Авигдор снова взял слово. Но теперь он говорил тише, скромнее, как квохчет петух со связанными крыльями. Однако он, тем не менее, сказал то, чего другие говорить не хотели:

— Да-да, советник двора реб Нота! Мы слыхали, что старый гаон очень слаб здоровьем, и мы все, его ученики, боимся, что, как только он, не дай Бог, закроет глаза, эта компания «подозрительных», как гаон их называет, сразу же поднимает голову, и от них совсем покою не будет. Уже теперь от них нет покоя. Потому что вот мы приехали в Шклов, в твердыню сторонников гаона, рассчитывая, что здесь ничего не изменилось. А оказалось, тут дела обстоят не лучше, чем в других еврейских местечках. Их нечистые книжонки, рукописные и печатные, ходят тут из рук в руки. Это книжки лиозненца. Здесь их даже больше, чем повсюду. Шнеура-Залмана из Лиозно, которого гаон спустил с лестницы, здесь, в этом краю, стали величать титулом «учитель наш». Он сокращает великую книгу «Шулхан арух», и хасиды ведут себя согласно его «поправленным» законам. Вот вам и человек, стремящийся к миру! В тихом омуте черти водятся. Поэтому я и говорю… Поэтому мы и говорим… Реб Саадья, реб Хаим, все мы трое… что собственными средствами здесь больше ничего нельзя поделать…

— А что у вас имеется в виду под «собственными средствами»? — тихо спросил реб Нота, подчеркнув интонацией слова «у вас».

4

Авигдор почувствовал, что его тут видят насквозь — со всеми его скрытыми намерениями. Он даже заморгал от этого взгляда, сверкавшего остро и холодно, как лезвие ножа, из-под очков в роскошной золотой оправе. И чтобы скрыть свою трусость, вдруг, словно свалившись с чердака, безо всякого перехода воспылал святым гневом, выпучил красноватые глаза так, что и его козлиное лицо налилось кровью, и заговорил прямо: