Император и ребе, том 2

Реб Нота резко повернулся. В одно из свободных от тонкого льда пятен на оконном стекле он ясно разглядел лицо, которые было очень похоже на висевший на стене портрет Менди. Те же красноватые скулы, та же улыбочка под жидкими усами, та же выступающая вперед нижняя челюсть… Но этот похожий на Менди человек сразу же исчез, и какое-то грубоватое нелепое лицо заняло его место и прижало к стеклу свой нос картошкой, наполовину раскрыв от восторга рот. Глаза на этом лице часто моргали. Реб Нота мог бы поклясться, что это лицо городского дурачка, того самого, который среди прочих встречал его на городском рынке и кричал: «Подайте мне милостыню, я сумасшедший!..»

Чтобы не выдать своего страха, реб Нота погрозил сумасшедшему пальцем. Чуть помедлив, он повернулся к Эстерке. Однако его лицо было бледным, и он никак не мог найти подходящих слов.

— Ах, — сказал он, глядя в сторону, — тебе показалось. Это не он…

Однако Эстерка не отрывала испуганных глаз от окна. Потом медленно, с напряжением перевела взгляд на свекра и молчала, приходя в себя.

— А откуда вы знаете, — прошептала она, — что я имею в виду… что я имела в виду именно его? Вы же сами видели. Вы сами побледнели…

И, не ожидая ответа реб Ноты, она взволнованно поднялась с места. Ее грудь тяжело вздымалась под светлым халатом.

— И я уверена, — сказала она очень тихо, — что он здесь, в городе. Я не в первый раз так пугаюсь…

— Что ты говоришь, Эстерка, — поднялся с места и реб Нота. — Бог с тобой! Я ведь сам не раз читал кадиш на его могиле. Твой отец, реб Мордехай, тоже присутствовал при этом. В Петербурге…

— Ах, свекор, — нетерпеливо ответила Эстерка. — Я ведь говорю не о Менди, а о том… кто принял его образ. Уверена, он где-то близко. Может быть, в городе. Каждый раз, когда мне кажется, что я вот-вот все это забуду, забуду и выйду замуж, он появляется и напоминает мне. Шесть лет назад было так. И теперь тоже. Тогда — на тракте в Луге, теперь — здесь.

Однако реб Нота уже полностью овладел собой. Он поправил на носу очки в золотой оправе и улыбнулся:

— Признаюсь, Эстерка, что и мне тоже… В первую секунду мне тоже показалось. Только на мгновение. Но теперь я уверен, что это было только сильное впечатление от его портрета, висящего на стене, на который мы оба смотрели. Вот посмотри, посмотри, как его глаза еще смеются напротив окна. В этом все и дело. Только в этом! — повторил со вздохом реб Нота. — Повлиял и черный фон портрета. Он бросается в глаза и врезается в память. Я уже несколько лет не видел его, и ты тоже. Это портрет был у тебя занавешен. Поэтому и…

— Может быть… — неуверенно согласилась Эстерка.

— Это известное дело, когда сильно всматриваешься в полуосвещенную картину, которую любишь, которую стремишься увидеть, а потом отворачиваешься, та же самая картина всплывает в воздухе, на потолке…

— Да… — произнесла Эстерка и замолчала.

— Видишь!.. — успокоил ее реб Нота.

— Но почему? Почему? — спохватилась Эстерка. — Почему я чувствую, что тот самый… Ну, тот, кто меня когда-то преследовал… Поверьте, мне кажется, он меня ищет. Даже сегодня утром, когда я пробудилась, я это почувствовала. Его руку… Вчера тоже так. Я даже…. Не смотрите на меня так, свекор, не смейтесь!

— Ах, Эстерка, ты еще измучена. Я знаю. Ты и Кройндл тяжело работали здесь, готовясь к моему приезду и к бар мицве Алтерки. Ты слишком много сидишь дома. Надо больше гулять. Вели запрячь сани и прокатись. А я пока закончу все дела с визитерами. Зачем тебе сидеть здесь, в этой суматохе? Прокатись.

— Мне не хочется, свекор! Мне почему-то не хочется.

— Ты боишься? С Иваном, с нашим старым кучером, тебе ничего не надо бояться.

— Хм… Иван? Он сам тогда испугался…

— Когда «тогда»? Ну, ну, Эстерка, хватит об этом. Мы еще поговорим… А сейчас я просто обязан начать принимать людей. Хацкл здесь? Наш Хацкл-оденься…

— Он здесь. Ждет за дверью.

— Тогда извини, Эстерка. Скажи, что он может начинать. Пусть уже впускает ко мне людей.

Часть вторая КАТАСТРОФА

Глава десятая Еврейские дела

1

Хацкл-оденься, пожилой широкоплечий еврей, своего рода телохранитель реб Ноты Ноткина, увидел, что Эстерка вышла из кабинета, и не стал ждать, пока ему велят впускать посетителей. Он сам просунул свое бородатое строгое лицо в дверь, между тяжелых занавесей, и спросил:

— Хозяин, уже можно?

— Можно, можно… — ответил ему дружелюбный бас реб Ноты. — А где Кройндл?

— На кухне. Смотрит, кого можно запустить сегодня, а кого оставить на потом.

— Ну и хорошо… Кто первый?

Хацкл-оденься нахмурил брови, которые и без того были густыми и постоянно нахмуренными.

— Та семейка… — прошептал он в дверь.