Император и ребе, том 2

Прозвище «оденься» Хацклу дали из-за случившейся с ним когда-то истории. Будучи сторожем, он испокон веку спал в сторожке, пристроенной к большой прихожей. Как раз напротив курятника. Там вырос один петух-галган, ужасный крикун. Со временем его голос стал похож на голос старого пьяницы, а его крик по утрам звучал не как обычное петушиное «ку-ка-ре-ку», а как повелительный крик злобного помещика, который проснулся и недоволен, что слуга еще спит:

— Ха-ацкл, ту зих он![28]

Хацкла это стало раздражать. Он и так вставал очень рано. И вообще, с какой это стати старый петух набрался такой наглости, что кричит человеческим голосом: «Хацкл, одевайся»? А без его приказа Хацкл одеться не может? Обиднее всего было, что не только ему самому, но и всем на кухне казалось, что нарочно растянутый крик этого петуха звучит как «Ха-ацкл, о-де-ва-айся!». Бывало, все служанки и кухарки подражали его крику. Хацкл стал кровным врагом старого петуха. И несмотря на то что мясо петуха уже ни на что не годилось из-за его возраста и было гораздо хуже его кукареканья, Хацкл устроил ему штучку. Однажды, когда пришел резник и Кройндл велела Хацклу связать нескольких кур, он сделал вид, что не расслышал, и петуха тоже присоединил к этой компании и связал. Кройндл заметила это, только когда петух уже лежал зарезанный. Она закусила губу и промолчала, хотя поняла, что Хацкл сделал это умышленно. Но вину за это она возложила не на него одного, а на всех кухарок и помощников по кухне. Зачем насмехались над старым сторожем?..

С тех пор Хацкл и получил свое прозвище. Зарезанный петух рассчитался с ним за свою преждевременную смерть. Жесткий пупок петуха Хацкл разжевал и проглотил сам, но обиду он проглотить не смог. Прозвище Хацкл — оденься приклеилось прочно и осталось с ним навсегда. И не только его самого, но и его толстенькую низенькую жену в доме Ноткина стали называть Хацкелиха-оденься.

И вот этот самый Хацкл-оденься теперь тайком шепнул в дверь кабинета, что «та» семейка хочет зайти.

Реб Нота не понимал, не знал, что означает это словечко «та». Хотя и чувствовал, что это непременно должна была быть какая-то неприятная семейка.

Хацкл еще больше просунулся в дверь и шепнул реб Ноте на ухо:

— Семья похороненного доносчика. Они приходят каждый день, а сегодня с утра ожидают. Плачут…

— Ах, да-да… — сразу же расчувствовался реб Нота. — Впусти их! Жалко.

Заплаканная еврейка с оравой мальчишек и девчонок ввалилась в кабинет; у всех у них были покрасневшие глаза и хлюпающие носы. Наверное, мать велела своим детям плакать. Потому что, как только дети переступили через порог, все они, как по команде, начали жаловаться, стараясь перекричать друг друга, чтобы мать услышала, что они честно выполняют ее указания.

Реб Нота поморщился от такого вышколенного хора жалобщиков и жалобщиц и замахал на них обеими руками сразу.

— Я уже знаю, уже знаю! — обратился он к женщине. Она замолчала, и сразу же вслед за ней замолчали все ее дети. — Ваш муж вел себя плохо, хм… Поэтому погребальное братство и не оказало ему почестей.

— Только почестей не оказало? — снова расплакалась еврейка. На этот раз по-настоящему. — Ч-что вы говорите? Они не дали ему даже четырех локтей земли на кладбище. Под забором его похоронили. Мы ведь глаз на улице показать не можем. Потому что и в пинкасе[29] эти разбойники тоже записали его, что он… что…

— Я уже знаю! — перебил ее реб Нота и с горечью посмотрел на ватагу детей. — Надо было по-хорошему просить. А вы вместо этого угрожали, что сделаете то же самое, что делал ваш умерший муж… Донести? Что это за слова такие?

— Не я, не я!.. — начала бить себя в грудь еврейка. — Это угрожали мои свояки, его братья…

— Не мы, не мы!.. — подхватила орава детей, как ансамбль певчих по знаку кантора, поднявшего руку. — Это все наши дяди, дяди!

— Хорошо, — сказал реб Нота, дергая свою бородку. — Я поговорю с погребальным братством. А вы сразу же идите и пожертвуйте на молельню братства восемнадцать золотых.[30] Говорите, у вас нет? Вот вам. Берите!.. Не говорите, что это я дал. Скажите только, что я велел вам дать. Я, с Божьей помощью, выпрошу участок для могилы… Ну, ну, хватит уже!

Мать с детьми снова начали жаловаться и сморкаться, как по команде. Они хотели припасть к руке реб Ноты. Но он на них накричал и позвал:

— Хацкл, проводи их!.. Кто там дальше?

— Какие-то польские евреи. Уже две недели, как они ждут вас здесь. Приходят каждый день.

— Впусти их!

2